Павел Огурцов - Конспект
— Сидел на чердаке и дергал канаты, на которых кольца висят.
Не помню как именно, но помню, что экспромтом, удачно и к общему удовольствию я разыграл соученика Колю Быхова, а он не только не обиделся, но захотел со мною сблизиться. Его отец, — военный, работал в штабе округа, и жили они напротив штаба, занимая отдельную квартиру, в которой когда-то жили Резниковы. И вот, Коля принес и по секрету показал мне брошюру, на обложке которой я впервые увидел надпись «Для служебного пользования». Это была инструкция с рисунками и описанием приемов Джиу-джитсу. Я был физически слаб, постоянно страдал от этого, инструкции обрадовался, и мы с Колей стали оставаться после занятий и разучивать приемы, — не все, а только такие, которые, хоть и причиняли сильную боль и тем самым выводили противника из строя, но не калечили. Теперь я уже не бродил после занятий с Изъяном или Таней, и оказалось, что разучивание приемов забирает куда меньше времени — я стал раньше приходить домой. Тане и Изъяну, каждому отдельно, взяв с них слово, что они никому не расскажут, я по секрету сказал чем занимаюсь. Таня отнеслась с пониманием и одобрением, Изъян — с пониманием и нескрываемой завистью.
Получив интересное или сложное задание по какому-либо предмету, — задерживались, чтобы получше в нем разобраться, и чаще всего по специальным предметам мне помогал Птицоида, а по общеобразовательным — Пексе я. Никто из нас никогда не отказывал в помощи другим соученикам самыми подробными объяснениями и даже совместным выполнением заданий, но списывать готовые работы и решения мы не давали. Понемногу с этим смирились и болото, и комсомольцы, а кое-кто из них стал нас в этом поддерживать, но великовозрастные бурно негодовали и крыли нас последними словами.
— Дай списать! — обращается великовозрастный к кому-нибудь из нас.
— Списывать не даю, ты же знаешь. Помочь — пожалуйста.
— Помочь, помочь... Сейчас лекция начинается, а ты — помочь. Ну, дай списать! Что тебе, жалко?
— Мог бы и раньше обратиться.
— Не дашь? Ну, подожди, гад!..
Весной во дворе Изъян кому-то из великовозрастных не дал списать свою работу, великовозрастный ударил Изъяна, и завязалась драка. Я схватил одного великовозрастного сзади за шиворот и, увертываясь от его попыток ударить меня ногой, сам ударил его носком ботинка сначала под одно колено, потом — под другое, он свалился, пытался подняться, но несколько минут ему это не удавалось. Дрались и Птицоида, и Токочка, а Пекса так разошелся и так двоих отделал, что мы испугались — как бы его не исключили из профшколы, и вместе пошли к завучу, но никто из нас не успел и рта раскрыть — наша скорострельная Танькетка так тараторила, что Василий Лаврович схватился за голову и закричал:
— Стоп, стоп!.. Я все понял.
Потом он переводил взгляд с одной нашей разукрашенной физиономии на другую, хмыкал, говорил «н-да», смеялся и послал нас умыться.
В слесарной мастерской заканчивали контрольное задание. Я уже работал на удовлетворительном уровне. Мастер вышел, а Пекса подошел ко мне, постоял рядом, потом отнял напильник, отодвинул меня плечом и быстро закончил мое изделие. Вернулся мастер, увидел это мое изделие и отчитал меня:
— Ви и сами уже умеете работать! Зачем вам это понадобилось?
Потом подозвал Пексу и напустился на него:
— Смотрите на него — какой нашелся благодетель! Ви думаете – это дружба? Это — врэд, а не дружба. Пора бы уже и самому соображать.
Пекса стоял растерянный и молча кланялся, приложа руку к сердцу.
— Чего ви кланяетесь? Я не икона и не портрэт. Идите и умнейте, если можете. Хотя бы постепенно.
Подошел великовозрастный и громко, чтобы всем было слышно, спросил:
— А это — не списывать? Мастер молча на него посмотрел, затем сказал:
— Правильно. Это все равно, что списывать чужое сочинение. Эх, вы!.. — начал было великовозрастный, но мастер на него прикрикнул:
— Тихо! Ша, — говорю! Списывать тоже нельзя. Это... это все сплошной врэд. Зачет мне мастер поставил. Вышли из мастерской, тихонько спрашиваю Пексу:
— Зачем ты это сделал?
— Отстань! И без тебя тошно. Вот уж, действительно... Век живи — век учись... «Печальный жребий мой»... И хватит об этом!
Пасха — весенний красивый праздник. Сначала — еврейская пасха, всегда в субботу, и Изя угощает меня мацой. Через восемь дней — православная пасха, и я угощаю Изю куличом. В ночь под пасху — торжественное богослужение с крестным ходом вокруг церкви, чтением Евангелия на нескольких языках и частым пением «Христос воскресе», а под утро — снова крестный ход с освящением расставленных на земле рядами куличей, крашеных яиц и творожных пасок. А под конец бессонной ночи, когда бабуся и Лиза возвращаются из церкви, а папа — из Успенского собора, вся семья садится за стол, на котором — освященный кулич и другие очень вкусные традиционные яства — разговенье после великого поста. Постились только бабуся и Лиза, но разговлялись, конечно, все. А в первый день пасхи с утра до вечера во всех церквах весело звонят колокола, целый день не убирают со стола и то и дело кто-нибудь ставит у крыльца самовар — приезжают Резниковы, Майоровы, Сережино троететие, Галины подруги, приходят Михаил Сергеевич, доктор Кучеров и другие знакомые. Встречаясь, целуются три раза и вместо «Здравствуй» говорят «Христос воскрес», а в ответ слышат «Воистину воскрес». И веришь ты в Бога или не веришь, ходишь в церковь или нет, настроение торжественное и радостное.
В 29-м году одно из весенних воскресений впервые на моей памяти объявили рабочим днем и, конечно, не случайно выбрали то воскресенье, на которое приходилась пасха. В субботу под вечер компанией ходили в кино, я провожал Таню, и, когда подходили к ее дому, услышали где-то близко духовой оркестр, пошли на звуки марша и увидели оркестр у входа в церковь. Возле него стояло немного взрослых и много детворы. Остановились и мы, недоуменно глядя друг на друга.
— Я в Бога не верю, — сказала Таня, — но зачем же издеваться над верующими? Это нехорошо.
Мы ушли, а вдогонку нам раздался гопак. Когда я вышел из трамвая на нашей остановке, и тут услышал оркестр, игравший у входа в нашу церковь, а когда проходил мимо него, он умолк, но сразу же в темноте грянул хор:
Долой, долой монахов, раввинов и попов,
Мы на небо залезем, разгоним всех Богов!
Шел и думал: «Ведь не перестанут от этого верующие верить в Бога. Зачем же так делать? Зачем же их оскорблять? И кто-то же об этом распорядился. Это же просто неумно. Неужели?..» Меня бросило в жар. «Нет, не может быть, чтобы нашей жизнью руководили дураки. Тут что-то не так».
