Карлис Озолс - Мемуары посланника
Я отправился на вокзал, где меня уже ждали с вещами два моих спутника, товарищи по несчастью. Мы поместились в вагон и, о ужас, попали к тифозным солдатам. Вши ползали по их шинелям, вселяя ужас. Мы хорошо знали, что значит укус тифозных вшей, через четырнадцать дней после этого неизбежно должно обнаружиться тифозное заболевание. Я вышел на платформу, снял шубу, подробно ее осмотрел в поисках этих ужасных тварей и так простоял на холодной платформе до самого Пскова. Здесь у военных властей надо было получить разрешение на проход через пограничную линию. Только поздно вечером я попал в латвийское село. Тамошние военные приняли меня радушно, угостили хорошим ужином, появилась даже музыка, играл какой-то оркестр. Наконец-то мы дома, какое счастье!
Снова в Америке
В Риге меня ждало новое горе. Брат сообщил, что, пока я находился в России, умер мой отец. Многое хотел бы сказать я об этой потере, но пусть это горе останется со мной. Впрочем, можно и не рассказывать о таких потрясениях, их смысл и боль понятны каждому без слов и объяснений.
Два месяца провожу в Латвии и снова уезжаю в Америку, теперь уже как представитель латвийского правительства. Официально Америка еще не признала новые Балтийские республики, но неофициально оказывала им всяческое содействие.
Американские послевоенные дельцы
Коммерция, этот обмен продуктами, результатами и плодами человеческих трудов – величайший двигатель народов и государств. Молодая Латвия должна была прежде всего наладить отношения с другими государствами и, конечно, с Америкой, оказавшей нам столько помощи. К сожалению, это быстро и ловко учли самые различные «дельцы» и много напортили. Все, что они проделали, ни в каком случае нельзя назвать нормальными экономическими отношениями. Об этом полезно вспомнить и в наши дни, потому что и сейчас подобные ловкачи немало портят и, как прежде, продолжают свою разрушительную деятельность.
Перед самым моим отъездом в Латвии появились представители американской Internationale Corporation.
Каким-то чудесным образом они вошли в контакт с правительством, и оно, вопреки моим указаниям и предупреждениям, заключило с ними договор о поставке 10 тысяч тонн железнодорожных рельсов, нескольких тысяч товарных вагонов и нескольких сот паровозов. Велико было мое изумление, когда, приехав в Нью-Йорк, я узнал, в National City Bank, что Internationale Corporation успела получить авансом от этого банка в счет латвийского правительства 450 тысяч долларов. По наведенным мной справкам оказалось, что эти дельцы сумели ловко обставить дело. Прежде всего хитро назвали свое учреждение USA Internationale Corporation. Внушительная вывеска. Всякий должен был понимать, что учреждение работает как солидная фирма. Всем известна богатейшая American Internationale Corporation с основным капиталом 50 миллионов долларов, между тем как основной капитал USA Internationale Corporation составлял всего 20 тысяч долларов. На первый взгляд, особенно неопытного человека, эти вывески должны были казаться совершенно одинаковыми. USA и American казались равнозначными. Но эта буквенная мистификация стоила молодому правительству Латвии, новичку в международных делах, ровным счетом 450 тысяч долларов. Эти деньги так и пропали, за них не было получено ни одного вагона, ни одного паровоза или рельса. История вышла весьма неприятной и скандальной, она же стала отчасти и причиной, почему я спустя четыре месяца сложил свои полномочия в Америке и уехал в Латвию.
Русская проблема
Около 20 мая я приехал в Нью-Йорк и сразу же энергично принялся за работу, между прочим помещая статьи в американские журналы. В American Industries появилась моя статья Reconstruction in Republic of Latvia, а журнал The Annalist напечатал статью Latvia plans Wholesale Water power developement. Были и другие публикации.
Америка очень интересовалась русским вопросом, тогда он был наиболее актуальным. На приеме у Государственного секретаря Колби я рассказал о России и старался нарисовать общую картину добросовестно, объективно, она представлялась моим глазам так, как я знал Россию и понимал происходящие в ней события. Министр Колби был заинтересован и просил меня описать все более подробно. Так появилась The russian problem[8], как я назвал свое послание министру иностранных дел Колби.
Копию этой докладной записки я дал прочесть моему другу американцу, и он, ознакомившись с ней, огорчился. Сказал, что не надо было писать так откровенно. Ему казалось, что министр может истолковать мой доклад в пользу большевиков. Это меня рассердило. «Если надо писать, подделываясь и применяясь, мне безразлично, что станут думать обо мне и как истолкуют мое мнение». Конечно, это был ответ только моему другу, самому министерству иностранных дел я не стал ничего писать, не сделал никаких пояснений и комментариев, предоставив толковать мой искренний и объективный доклад как будет угодно. В своей правоте и беспристрастии я был убежден и потому верил, что и министерство не может и не должно изменить мнение обо мне. Если каждое наше показание и разъяснение станет диктоваться посторонними, хитроумными или политическими соображениями, истина окажется скрыта от всех, придется потратить много труда, времени и доказательств, чтобы развеять ложь и устранить односторонний, хотя и выгодный для того или иного автора взгляд. Вообще, следует признать незыблемым правилом то, что во всех случаях и обстоятельствах надо говорить правду, не выслуживаться, не давать воли общим словам, не смазывать и не подкрашивать. Так я поступил и в данном случае, и в этом не раскаиваюсь. Вот краткое содержание моего доклада и моих соображений. Я старался быть кратким и ясным, ставил вопросы и тут же отвечал.
Вопрос: «Возможно ли возобновление русской монархии?»
Ответ: «Несмотря на страдания русского народа, к которым он привык, несмотря на то, что в России сейчас ничего нет и всего не хватает, несмотря на страшнейшие болезни (согласно официальным советским органам, во многих районах, на Волге, в Сибири, люди массами погибают), несмотря ни на что, говорить сейчас о возобновлении монархии совершенно невозможно. Правда, вся русская аристократия видит свое спасение только в реставрации монархии. Правда и то, что русский крестьянин любил царя, царицу, царскую семью, но эта любовь продиктована почтительностью и страхом, прошел страх, прошла и любовь. При помощи пропаганды, усиленной и настойчивой агитации, путем всякого рода внушений, большевики стали внедрять в душу крестьян, а их в России 80 процентов, что цари жили не так, как им следовало жить, и никогда не пылали любовью к крестьянству. Теперь русский мужик к монархии и образу царя, когда-то обожествлявшемуся, стал совершенно безразличен».
