Вадим Фролов - В двух шагах от войны
- Так что замечаний у меня вам, почитай, нет. Молодцы! Вот так... Однако орали уж больно много. Что толку кулаками грозить да ругаться, фриц вас и не слышал. Конечно, вы все, считай, впервой вражий самолет увидели...
- Не все, - сказал Славка.
- А-а, ты-то, одесский, огонь и воду прошел, - уважительно сказал Афанасий Григорьевич, - да вот еще Соколов в Ленинграде испытан. И наши...
- Што наши? - не выдержал Васька Баландин.
- Тебе бы, Василий, помолчать надо. Тебе и вот... - Он повертел головой, высматривая кого-то, и, найдя, указал пальцем на здорового парня в рваном треухе. - И вот этому.
Парень опустил голову.
- Хотел с вами с глазу на глаз потолковать, - продолжал Громов, - да, думаю, лучше, чтоб все знали: дисциплина должна железной быть. Встань, Баландин. Этот вот герой на корме у матроса винтовку из рук рвал, хотел, вишь, "хейнкеля" самолично потопить. А фриц как это дело увидел - так сразу и удрал. Молодца ты, Василий!
Кто-то засмеялся, но остальные молчали. Баланда, надув губы, сел.
- А ты, - повернулся Громов к парню в треухе, - ты чего в кубрик поперся? Думал, там спасешься... ежели что?
Парень встал, покраснел и смущенно широко улыбнулся.
- А шут его знает, товарищ начальник, - сказал он удивленно. - Как эта стерва завыла, меня вроде шилом кто ткнул, а башка... в брюхо провалилась. Сам не помню, как в кубрик попал.
Тут уж засмеялись все.
- Испугался, значит? - тоже смеясь, спросил Громов.
Замятин стоял у трапа и слушал, и странное чувство наполняло его что-то похожее на нежность и на гордость...
- Можно, я скажу, Афанасий Григорьевич? - сказал он.
Только сейчас мальчишки увидели его, и сразу кто-то один, а за ним остальные заорали: "Ур-р-ра капитану!" Кричали долго и самозабвенно, словно освобождаясь от пережитого напряжения.
- Разве в том дело, кто испугался, а кто нет, - медленно сказал Замятин, когда крик стих, - смерть ведь, смерть кружит. Что может быть страшнее? Дак она повсюду сейчас кружит. Думаете, я не боялся на мостике? До сих пор колени дрожат. И не стыдно. Стыда не оберешься, когда отвернешься, когда в сторону уйдешь... - Он помолчал, а потом тихо и властно сказал: - Всем встать! Снять головные уборы. Почтим память героического матроса Василия Сергеевича Синичкина, погибшего на боевом посту...
Один на один уже у себя в каюте Павел Петрович сказал Громову:
- Ты уж прости меня, Афанасьич, я на тебя тогда на мостике накричал да в кубрике перебил... Обстановка, понимаешь. А салаги твои молодцы. Спасибо тебе за них...
- Спасибо не спасибо, - проворчал Громов, - я, конечно, не Макаренко... Что дале делать будем?
- А дале, как решили, ближе к Колгуеву прибиваться. Пойдем-ко на мостик, шкипер. Ох как мне твоя помощь нужна.
"Зубатка" шла прежним курсом. На вновь заведенном буксирном тросе-ваере тянулся за ней "Азимут", а невдалеке тарахтел своим мотором "Авангард". И словно ничего не было...
- Поспи иди, Петрович, - сказал Громов.
- Пойду, - согласился Замятин.
Спал он одетый и "вполглаза", а где-то среди ночи сразу проснулся: что-то сильно толкнуло "Зубатку" в правый борт. Замятин накинул реглан и вышел из каюты. К нему шел боцман.
- Льдина, Пал Петрович, - спокойно сказал он.
Замятин посмотрел на воду. Льдины, небольшие и крупные, темные, изъеденные водой, стали появляться все чаще и чаще. Они тихо шуршали, проходя вдоль бортов, хрустели, раскалываясь под форштевнем*. И вскоре "Зубатка" уперлась в сплошное ледяное поле. Кромка его справа от носа судна уходила почти строго на юг, а слева широкой дугой поворачивала на северо-запад.
Замятин дал сигнал в машинное отделение застопорить машину, а матросу приказал забраться повыше по вантам и посмотреть, далеко ли на запад уходили льды и есть ли где поблизости разводья.
- Откуда тут лед об это время? - удивился вахтенный.
- Весна-то нынче порато запоздала, - ответил боцман, - тут еще и не такое бывает.
- Ну как там? - спросил Замятин матроса на вантах.
- Края не видно, - ответил тот, - а разводьев много, и близко есть. И ничего - широкие, только вилявые больно.
- Что ж, - подумав, сказал капитан, - может, оно и к лучшему. Огибать нам поле это совсем не с руки - далеко в море заберем. А разводьями пойдем - оно и ближе и, пожалуй, безопаснее. Глядите, лед-то какой!
Лед был сильно подтаявший, ноздреватый, темный, а местами почти черный. Там и сям виднелись причудливые глыбы ропаков*.
- И верно, - сказал боцман, - лед черный, и разводья черные, и суда наши тоже черные. Маскировка хорошая.
- И подводные лодки сюда не сунутся, - вставил подошедший Антуфьев. Считайте, повезло, капитан, но покрутиться придется. Да еще с этим, - он показал на "Азимут", - на привязи.
- Риск, конечно, есть, - согласился Замятин, - но другого выхода не вижу. Боцман, давай всю палубную команду. Расставишь так: одного на нос впередсмотрящим, другой - пусть на фок-мачту лезет в "воронье гнездо" и тоже вперед глядит. Двоих у бортов с баграми - если что, льдины отталкивать.
- Есть, - сказал боцман и ушел поднимать матросов.
Описав дугу, судно двинулось вдоль ледяного поля.
- Вот оно, разводье! - крикнул матрос в бочке.
- Вижу, - коротко ответил Замятин. - Право на борт! Боцман! Вахтенному на корму: передать "Азимуту" и на "Авангард", что дальше пойдем льдами. Пусть рулят моими галсами.
Идти пришлось самым малым ходом, постоянно лавируя, выбирая проходы пошире, чтобы обезопасить "Зубатку" и ее караван.
Боцман расставил команду по местам. Наблюдатель из "вороньего гнезда" на мачте то и дело покрикивал вниз, указывая проходимые разводья, предупреждал повороты. Верно, но медленно "Зубатка" шла во льдах. К утру прошли всего три - четыре мили.
К этому времени начали просыпаться ребята. Стало чуть ли не по-зимнему холодно - Замятин и Антуфьев надели тулупы. Холодно было и в трюме, вылезать из-под одеял не хотелось.
- Чего это холодина такая? - спросил Арся. - Не иначе, на самый полюс забрались. Коль, - он дернул одеяло Карбаса, - сходи посмотрри, что там на дворе - зима, что ли?
- А с чего это я полезу, - огрызнулся Карбас.
- Так ты у нас самый знатный промышленник, - подхалимским тоном сказал Арся, - к тому ж почти здешний.
- Ладно уж, - клюнул на удочку Колька, - схожу уж.
Он выполз из одеяла, поежился от холода, влез в сапоги и пошел к трапу. Ноги его еще виднелись на верхней ступеньке, и в это время что-то сильно ударило в правый борт, судно вздрогнуло и слегка накренилось. Кто спал - сразу проснулся, кто не спал - вскочил с нар, и все столпились в проходах.
- Торпеда! - истошно заорал Витька Морошкин.
- Тихо! - резко крикнул Антон. - Тихо вы все!
Но никто больше и не кричал. Все сидели на нарах или стояли молча. Так прошло несколько длиннейших секунд, пока сверху не раздался радостный вопль Карбаса:
