Ант Скаландис - Братья Стругацкие
Борису сейчас писать не буду, нет времени. Передай ему мою благодарность и поздравления (благодарность — он знает за что, а поздравляю я его как спортсмена). Кстати, пусть он напишет, как это человек, которому он передал записку, узнал, что он мой брат. Мамочка, обо мне не беспокойся. Сейчас я немного отдохнул, начинают даже мерещиться какие-то выходы из дрянного предэкзаменационного положения.
Но увидимся, обо всём поговорим.
Крепко тебя целую, моя родненькая ма.
Твой Арк».Встречались они настолько часто, насколько могли. Аркадий на каникулах бывал дома, в Ленинграде; например, день рождения свой в 1948-м он отмечал там, на берегах Невы. А у мамы, работавшей в школе, каникулы были одновременно с Борей, и они вместе приезжали в Москву.
Весьма примечательны строчки о зубах. Блокадная зима и последующие скитания повлияли на эту часть организма не лучшим образом — зубов становилось всё меньше, и годам к сорока пяти Аркадий потеряет их практически полностью.
Но разве в этом счастье? Счастье в том, что ты молод, и у тебя колоссальная энергия и всё-всё ещё впереди!
Глава четвертая
ГАРНИЗОННОЕ СЧАСТЬЕ
«Неделю назад обнаружил, что ствол моего пистолета (я теперь хожу при оружии) сильно заржавел. Пришлось долго сидеть, чистить щелочью и запрещенным зубным порошком. Спросишь, зачем я написал это? А я и сам не знаю — просто небольшая черточка моего быта».
А. Стругацкий, из письма со службыОфицеры прошли по узкой улочке, мощенной разнокалиберным камнем, меж чахлых палисадников, покосившихся серых заборов, высоких поленниц за ними и вышли на маленькую асфальтированную площадь перед магазином. Замечательный это был магазинчик. Вверху, под скатом крыши шла стандартная выцветшая надпись — «Продовольственные товары». А прямо за витринным стеклом красовалась большая табличка, сделанная плакатным пером по ватману, приколотому на фанерку — для тех, кто не понял: «Хлеб. Водка». Кроме хлеба и водки внутри и впрямь ничего, как правило, не было. Ну, там соль, спички, сода, махорка в пачках, папиросы местной фабрики и сигареты «Друг». Яркие красные коробочки с собачьей мордой вносили мажорную ноту во всеобщее уныние, и поэтому их, как правило, расставляли по всем полкам. Иногда завозили макароны, перловку и маргагуселин в пачках. Когда появлялось что-то сладкое или свежая гастрономия, сразу выстраивалась очередь. Сейчас было пусто и перед входом, и внутри. У порога спал, привалившись к стенке, безногий Яшка весь в орденах, а чуть в стороне стояла, опершись на палку, незнакомая мрачная старуха.
С реки налетел сухой жаркий, ничуть не свежий ветер и поднял маленькие смерчики над трещинами в асфальте.
— Сиеста, — проворчал Аркадий, сплёвывая под ноги.
— Ужасно пыльный город, — откликнулся Дмитрий. — И весь засиженный мухами.
— Пыль, видишь, красная — значит, с кирпичного завода. А мухи — это со скотобойни, — пояснил Аркадий. Он всегда и всё пояснял.
Они вышли к реке. Здесь, почти в центре города, Кан был широким и мелким, а берега его глинисто-каменистые поросли редкой, жухлой, колючей травой. Совершенно не пляжный вид. Справа реку пересекали ажурные стальные конструкции железнодорожного моста, слева — дома, деревья и дальние холмы — всё расплывалось в знойном мареве.
— Прошвырнёмся по здешнему променаду, — предложил Дмитрий. — Или заглянем в бистро?
— В бар, — поправил Аркадий, и стало уже ясно, какой вариант он выбирает.
На странноватом заведении сарайного типа, прилепившемся к двухэтажному кирпичному домику с облупившейся штукатуркой действительно красовалась вывеска «БАР». Названия не было, но офицеры и все местные называли его «Под мостом».
В баре было на удивление прохладно и тоже пусто. Они заняли один из трех столиков, поближе к пыльному окну, и Аркадий пошёл делать заказ. Водки в такую жару не хотелось. Пива бы сейчас! Но о подобной роскоши и мечтать не приходилось. Нашлась бутылка ситро, охлаждённая в ведре с колодезной водой, и, по счастью, был в наличии азербайджанский портвейн «Карабах». Он был дешевый и продавался в розлив, но они взяли целую бутылку, а на закуску упаковку галет красноярской фабрики.
Лихо надета набок папаха.
Эхо разносит топот коня,
Мальчик весёлый из Карабаха,
— Так называют люди меня, —
пропел Дмитрий, подражая голосу Рашида Бейбутова. Аркадий изобразил нечто вроде лезгинки.
— Азербайджанцы не танцуют лезгинку, — заметил Дмитрий критически.
— Знаю, — кивнул Аркадий. — А тебе нужно яллу или джингу? Может быть, ты ещё сумеешь отличить одно от другого?
— А ты спляши сначала!
— Ага. Только после двух бутылок «Карабаха».
Настроение было просто отличное. А немудрящие канские деликатесы казались сказочно вкусными. Галеты можно было макать в вино или сначала похрустеть ими, а потом залить терпким глотком уже во рту, под очередной легкомысленный тост ни о чём, и стаканчики были маленькие, граненые, очень симпатичные, из них так славно пилось, так легко они опустошались, и жизнь была совсем не такой уж тошной, и даже в школе военных переводчиков вполне можно было служить. Год-другой перекантоваться между жарой и морозом, обучить треклятым иероглифам десятка три-четыре охламонов, а кстати, среди них и толковые ребята попадаются, толковых даже больше, вот только казарма… Да, казарма осточертела, но и это можно пережить, особенно когда рядом Лена, Ленок, беленькая, пушистенькая моя… То есть рядом с кем? С Димой, конечно. Или всё-таки рядом со мной?.. Фу, черт, остановись! Вот же он сидит, напротив, Димка. Остановись!.. А у тебя в Москве — красавица Инуся. Жена, любимая… Только не пишет совсем, зараза, двадцать шесть писем без ответа… И всё равно, остановись!.. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!..
— Инка моя в сентябре приедет, — сообщил Аркадий.
— С чего это вдруг? И почему в сентябре? Учебный год же начнётся.
— У них там какая-то «картошка», а она отмазалась, вроде специальное разрешение ей дают на встречу с мужем.
— Ну, ты рад?
— Не знаю, — честно признался Аркадий, которого очень тревожил будущий разговор с женой. Их последняя зимняя встреча в Москве и Ленинграде была не такой уж радостной.
— Давай за неё выпьем, за Инку, — предложил Дмитрий. — Она у тебя славная.
— Давай, — рассеянно кивнул Аркадий.
Выпили. Помолчали.
— За что теперь? — спросил Дмитрий, обнаружив, что разливает по последней.
