Ричард Коул - Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры
Мы так надрались, что я не был уверен, что мы найдём дорогу в номера. Но мы решились и поплелись по холлу как пара алкашей — мы ими и были. Бонзо не держался на ногах, свалился в огромное кресло, и замер.
— Иди без меня, Коул, — промычал он мне. — Мне и здесь хорошо. Со мной всё нормально.
Я был не в состоянии спорить. Мне хотелось спать. В номере я принял пару таблеток снотворного и завалился на боковую, намереваясь мирно вздремнуть до утра. Но у Бонзо были другие планы. В три утра зазвонил телефон.
— Ричард!
— Кто это? — пробурчал я.
— Эй, Ричард. Вытащи меня отсюда!
Я узнал голос Бонэма, но не мог сориентироваться.
— Это я, Ричард, спустись и вытащи меня.
— Вот сука! Ты где?
— А ты как думаешь? Я в тюрьме. Внеси за меня залог.
Бонэм передал трубку копам, которые объяснили мне, что его арестовали за появление в нетрезвом виде в общественном месте — конкретно, в холле отеля. Мне дали адрес тюрьмы, в трех километрах от отеля.
Я разозлился, по большей части из-за того, что меня разбудили, а не из-за Бонэма. Извергая проклятия, я оделся, взял с собой пять тысяч долларов, и десять минут спустя был в полицейском участке.
— Я пришёл забрать Джона Бонэма, — сказал я сержанту за стойкой. — Я его менеджер.
Просто менеджер звучало убедительнее, чем тур-менеджер.
— Сколько надо внести за него?
— Сколько! — заржал сержант. — Этот сукин сын никуда не пойдет. Пусть проспится. Заберёшь его утром, когда протрезвеет.
И в девять утра я вернулся за ним. Бонзо шёл с самым смиренным выражением лица, его привели в зону ожидания участка. Лицо украшала пара фингалов, один под левым глазом, другой рядом на щеке.
— Мне кажется, копы меня слегка помяли, — шепнул он мне. — Я ничего не помню.
Этот урок на пользу нам не пошёл. Случаев по пьяни тогда было немало, особенно когда с нами не было Питера, и я был единственным, кто присматривал за ними. А я по этому делу мог всем дать фору!
В мае, незадолго до двадцать первого дня рождения Бонэма, цеппелины давали два концерта в Пасадене. Барри Имхофф, промоутер мероприятия, прекрасно знал о нашем образе жизни. И он выбрал подарок, который Джон не мог не оценить — полутораметровую бутылку шампанского!
Между первым и вторым шоу Бонзо в одиночку выдул почти треть бутылки. Когда настало время выходить на второй концерт, он потащил бутылку на сцену. Для трезвого зрителя, зрелище скорее всего было жутким: словно штангист, выжимающий большой вес, он поднимал бутылку над головой между песнями и заливался шампанским. Бонзо так напился, что дважды падал со стульчика. Когда концерт закончился, бутылка опустела.
Имхофф припас нам ещё один подарок: четыре живых осьминога.
— И что нам с ними делать? — спросил я его.
— С ними прикольно принимать ванну, — ответил он. — Веселее, чем с резиновыми утятами.
Уже в отеле Барри пригласил пару девушек, и я прикинул, что с ними осьминогов можно использовать поинтереснее.
— Девчонки, кажется, вам нужно помыться. Снимайте одежду и забирайтесь в ванну, — велел я им.
Они согласились и после того, как они залезли в ванну, мы с Джимми принесли осьминогов и бросили их в воду.
— Кажется, вам не хватает общества, — хихикнул Джимми.
Девчонки остались невозмутимыми, несмотря на то, что вокруг них плавали какие-то создания. Мы заметили, что осьминоги инстинктивно почуяли, где нужно собираться и куда можно засунуть щупальца. Одна из девушек, маленькая брюнетка, от которой Джимми не мог отвести глаз, аж замерла от того, как один из осьминогов исследовал её гениталии.
— Боже мой, — взвизгнула она. — Я возьму себе одного. Это похоже на восьмирукий вибратор!
— Может нам стоит заняться продвижением на рынок, — сказал я Джимми. — Успеха добьёмся большего, чем музыкой.
Мы находились в Лос-Анджелесе почти неделю, в отеле мы постоянно донимали обслуживающий персонал, требуя без конца выпивку.
— Лос-Анджелес — это что-то особое, — любил повторять Бонзо. — Он необыкновенный. Он — декадентский.
Дома в Англии цеппелины жили нормальной прозаичной семейной жизнью. Но гастроли — особенно Лос-Анджелес — становились местом излишеств. Конечно, мы проводили больше времени в американских аэропортах, где смотрели телевизор или говорили о музыке. Больше времени мы торчали в студиях, и ещё больше — на сцене. Но до сих пор в моей памяти живо вплывают некоторые самые дикие, безумные эпизоды. По ночам мы оказывались в положении, когда делать можно было всё, что угодно. А Лос-Анджелес был Меккой для свободомыслящих девушек, отзывчивых и покладистых. Для группы из рабочего класса Лос-Анджелес казался Землёй Обетованной.
Я сидел в бунгало Джона Бонэма как-то вечером, с нами были девушки. И хотя мы отнюдь не были Казановами, но тоже могли оставить несколько зарубок на видавших виды кроватях отеля. К тому времени мы опустошили несколько бутылок, и заняли свои места. Одежда в беспорядке валялась на полу.
Пока я кувыркался с подругой по имени Робин из Санта-Моники, Бонзо решил перевести дух и сходить на кухню выпить воды. Там он обнаружил две большие банки запечённых бобов, в нём моментально проснулся повар.
Бонзо открыл банки и поскакал с ними в спальню.
— Ужин! — объявил он. — Идите кушать!
Мы с Робин с ужасом подняли глаза, и увидели Бонзо, державшего банки над нашими головами. Он опрокинул холодное содержимое банок на наши обнажённые тела.
— Ах ты мудак! — вскрикнул я, тщетно попытаясь спрятаться от линии огня.
Через пару секунд мы с Робин плавали в липком озере из бобов, забрызганные с ног до головы. Прямо-таки сцена из «Тома Джонса».
Не успели мы перевести дух, как в номер вошёл Питер и уставился на пейзаж. Обычно он негативно реагировал на подобные инциденты, но не в этот раз.
— Питер, — взревел Бонзо. — Бери ложку и угощайся!
Питер засмеялся и решил принять участие в озорстве.
— Коул, презренный червяк, тебя хоть чему-нибудь учили? Дай-ка я тебе преподам урок утончённости.
Он вытащил из буфета полную бутылку шампанского, встряхнул её, снял пробку и окатил нас с Робин содержимым.
У Бонзо на глаза слёзы наворачивались, когда нам пришлось выезжать из отеля. В последнюю ночь он изрядно выпил и решил поиграть в доктора. Он позаимствовал белый халат и тележку у портье и посадил в неё девушку по имени Кэнди, симпатичную юную блондинку из Майами, с которой мы познакомились в первом туре. Она тайком пробралась в отель и не прочь была позабавиться с цеппелинами. Они её не разочаровали.
Бонэм раздел её в тележке, пока он стаскивал с неё одежду, глупо хихикал. Когда она осталась в чём мать родила, Бонзо объявил:
