Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне
Полицейские также опросили многих других девиц, которые, по слухам, были с Джеем Себрингом 8 августа.
Бывшая подружка Себринга, которая предположительно была с ним 8.08.1969 (отрицает), в последний раз спала с ним 7.05.1969. Отвечает искренне; знает о том, что Себринг пользовался контрацептивами; сама ими не пользуется…
“.. часто встречалась с ним на протяжении трех месяцев… ничего не знает о его постельных странностях… ”
“…должна была поехать той ночью на вечеринку, проводившуюся на Сиэло-драйв, но вместо этого пошла в кино…”
Не такая уж простая задача, если учесть количество девушек, с которыми встречался стилист причесок, — но никто из следователей ни разу не пожаловался. Не каждый день им доводилось беседовать с начинающими актрисами, моделями, натурщицей с разворота “Плейбоя”, даже с танцовщицей из отеля “Звездная пыль” в Лас-Вегасе.
То, с каким трудом полиции удавалось найти нужных людей, может послужить барометром страха. Внезапно выехать в неизвестном направлении через пару дней после убийства в обычных условиях показалось бы подозрительным. Но не в этот раз. Из типичного рапорта: “На вопрос, почему она покинула город вскоре после убийств, отвечала, что не знает точно, как и все прочие в Голливуде, она просто была испугана…”
16–30 августа 1969 года
Полиция объявила газетчикам, что “новых продвижений” в деле нет, но кое-что все же установить удалось — хотя до поры и держалось в тайне. Проверив три кусочка рукояти пистолета на следы крови, сержант Джо Гранадо передал их сержанту Уильяму Ли из отделения огнестрельного оружия и взрывчатых веществ ОНЭ. Ли даже не стал сверяться со справочниками; одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы точно определить: рукоять принадлежала пистолету марки “хай-стандард”. Уильям позвонил Эду Ломаксу, менеджеру производства компании, владевшей этой маркой, и договорился встретиться с ним в стенах Полицейской академии. Ломакс также был скор в своем суждении.
“Только у одного пистолета такая рукоять, — подтвердил он. — Это “хай-стандард” 22-го калибра, револьвер “лонгхорн”.
Широко известное как “особый бантлайн” (по паре револьверов, описанных автором вестернов Недом Бантлайном), это оружие имеет следующие параметры: заряд на 9 выстрелов, длина ствола 9 1/2 дюймов, общая длина 15 дюймов, рукоять орехового дерева, отделка голубой сталью, вес 35 унций, стандартная цена в рознице — 69 долларов 95 центов. Этот, по выражению Ломакса, “в общем, уникальный револьвер”, был впервые выпущен в апреле 1967 года; всего револьверов с именно такой рукоятью сделано 2700 штук.
Ли получил у Ломакса список магазинов, где револьвер продавался, и фотографию образца; ДПЛА начал готовить памятку, которую следователи намеревались разослать во все полицейские участки Соединенных Штатов и Канады.
Спустя несколько дней после встречи Ли и Ломакса криминалист ОНЭ Девэйн Вольфер отправился на Сиэло-драйв, чтобы попытаться подтвердить (или опровергнуть) заявление Гарретсона о том, что он не слышал ни криков, ни выстрелов.
Используя прибор для измерения уровня шума и револьвер 22-го калибра и по возможности максимально близко следуя обстоятельствам той ночи, Вольфер с ассистентом доказали, что:
1) если Гарретсон действительно находился в гостевом домике, то он никак не мог слышать выстрелов, убивших Стивена Парента;
2) при включенном проигрывателе, с ручкой громкости, установленной на делениях 4 и 5[75], он не мог слышать ни крики, ни выстрелы, доносящиеся из главного здания или с газона перед ним. Иначе говоря, испытания подтвердили рассказ Гарретсона о том, что в ту ночь он не слышал никаких выстрелов.
И все же, в противовес научно обоснованному заключению Вольфера, некоторые в ДПЛА продолжали считать, что Гарретсон должен был слышать хоть что-то. Получалось, молодой смотритель был настолько удобен в качестве подозреваемого, что полицейские не торопились признать его невиновным. В общем отчете, составленном в конце августа, следователи по делу 1еит отмечали: “По мнению офицеров следствия и научным выводам ОНЭ, представляется маловероятным, чтобы Гарретсон не подозревал о криках, выстрелах и прочем шуме, которыми сопровождались убийства, совершенные в непосредственной близи от него. Эта точка зрения, однако, не способна безоговорочно опровергнуть заявление Гарретсона, что он якобы ничего не слышал и не видел, как и не подозревал о событиях, связанных с указанными преступлениями”.
После полудня в субботу, 16 августа, следователи ДПЛА несколько часов беседовали с Романом Полански. На следующий день он вернулся в дом 10050 по Сиэло-драйв — впервые после убийств. Его сопровождали сотрудник журнала “Лайф” (фотограф и журналист в одном лице) и Питер Харкос, прославленный специалист в вопросах эзотерики, нанятый друзьями Джея Себринга, чтобы попробовать “прочесть” разыгравшуюся в доме сцену.
Когда Полански показал документы и проехал в ворота, усадьбу все еще охраняли сотрудники ДПЛА; при виде их он горько усмехнулся, сказав Томасу Томпсону (своему давнему знакомому, репортеру “Лайф”): “Должно быть, это самое знаменитое любовное гнездышко в мире”. Томпсон спросил, давно ли здесь остановились Гибби и Войтек. “Наверное, слишком давно”, — был ответ.
Голубая простыня, ранее покрывавшая безжизненное тело Абигайль Фольгер, все еще валялась на траве. Кровавая надпись на двери поблекла, но три буквы по-прежнему ясно читались. Беспорядок внутри, кажется, заставил Романа ненадолго замереть (как и большие темные пятна у входа; у дивана в гостиной — даже больше, чем там). Затем Полански, по словам одного из присутствовавших офицеров, поднялся на антресоль по лесенке, нашел возвращенную на место сотрудниками ДПЛА видеозапись и опустил ее в карман. Спустившись, он принялся ходить из комнаты в комнату, тут и там касаясь каких-то предметов, словно бы стараясь вернуть прошлое. Подушки, как и в то утро, лежали в центре хозяйской кровати. Так они лежали всякий раз, когда ему приходилось уезжать, сказал Полански Томпсону и добавил просто: “Она обнимала их вместо меня”. Он долго простоял, глядя на колыбель, где (в ожидании, пока та не понадобится) Шарон держала детские вещи.
Фотограф “Лайфа” сделал несколько снимков “поляроидом”, проверяя освещение, углы, раскадровку. Обычно их выбрасывают после того, как фотограф приступает к съемке профессиональной камерой, но Харкос спросил, нельзя ли ему забрать несколько штук себе, поскольку они могут добавить яркости его “впечатлениям”, — и получил их. Жест доброй воли, о котором очень скоро пожалеют и сам фотограф, и журнал “Лайф”.
