Георгий Гапон - История моей жизни
Из разговоров с рабочими я вынес впечатление, что большая часть рабочего населения столицы собирается принять участие в завтрашней демонстрации. На одном из митингов одна старушка спросила меня: «А что, если царь-батюшка долго к нам не выйдет? Мне сказали, что его нет в Петербурге».
— Да, — ответил я, — но он недалеко, в получасе езды от Петербурга. Мы должны ожидать его до глубокой ночи, и вам лучше взять с собой что поесть. И они взяли с собой хлеб, а не оружие. В течение вечера я послал Кузина к известным либералам, в том числе и к Максиму Горькому, с просьбою сделать что можно, чтобы предотвратить кровопролитие. Те ходили к Святополк-Мирскому, к Витте, но безуспешно.[127] Мои посещения отделов союза окончились в 7 час. вечера. Процессия наша представлялась мне очень внушительной, и я сознавал, что сделал все, что было в моих силах. В этот день я сказал до 50 речей.
Все вожаки рабочих, всего около 18 человек, собрались в одном из трактиров, чтобы закусить и проститься друг с другом. Половой, прислуживавший нам, прошептал: «Мы знаем, что завтра вы идете к царю, чтобы хлопотать о народе. Помоги вам Господи». Не чувствуя себя в безопасности в этом трактире, мы, закусив, пошли в дом одного из моих друзей. Меня подавляла мысль о том, что неужели я посылаю всех этих славных людей на верную смерть. Они создали все это чудное движение. Что станет с этим движением, если их всех убьют? В конце концов я решил идти впереди, решил и их послать. Ставка была слишком велика, чтобы останавливаться перед жертвами. Теперь я вижу, что я очень ошибался. Я предложил каждому из вожаков избрать себе по два помощника на случай, если они будут убиты, но я сомневаюсь, чтобы они это сделали. Васильева я назначил заменить меня в случае, если меня убьют, и еще одного, чтобы заменить Васильева. Затем мы стали вырабатывать план демонстрации, причем мы выяснили его только в главных чертах, предоставляя каждому отделу союза свободу самостоятельно действовать при организации своей процессии. Конечная же цель — достигнуть Зимнего дворца — была для всех обязательна.
Я поблагодарил всех за оказанную мне помощь в нашем деле. «Великий момент наступил для нас, — сказал я, — не горюйте, если будут жертвы. Не на полях Манчжурии, а здесь, на улицах Петербурга, пролитая кровь создаст обновление России. Не поминайте меня лихом. Докажите, что рабочие умеют не только организовывать народ, но и умереть за него». Все были глубоко потрясены и пожимали друг другу руки. Затем стали писать адреса своих родственников и родных, чтобы те, кто останется жив, мог позаботиться о семействах убитых.[128] Потом мы послали за ближайшим фотографом, который и явился немедля, но оказался тем самым, который снимал нас с Фуллоном; тогда я придумал какой-то предлог, чтобы отослать его, и мы пошли к другому фотографу, который и снял нас при свете магния.[129]
Ночь я провел в отделе союза за Невской заставой. Меня привел туда мой телохранитель Филиппов, кузнец, громадного роста и хорошо вооруженный. Это был парень атлетического сложения, с большой бородой. Он также пал жертвой «кровавого воскресенья». Пока мы шли, мы все время слышали зловещие звуки шагов вооруженных солдат и конных казаков. Улицы кругом были пустынны, и только кое-где случайный прохожий боязливо шагал по снегу.
Придя к месту назначения, мы нашли там большую толпу, среди которой находился и инженер с одного из больших заводов.[130] С самого начала забастовки он с большим интересом следил за развитием движения и моим участием в нем. Он был одним из вожаков местной революционной партии и хотел видеть меня, чтобы спросить, выработал ли я определенный план действий на случай столкновения с войсками.
Я крепко заснул в комнате одного из рабочих, верный Филиппов спал на пороге моей комнаты, а несколько человек караулили всю ночь на дворе.
Глава пятнадцатая
Утро 9 января
Ночь прошла спокойно; я встал в 9 часов и напился чаю в обществе нескольких рабочих. Очевидно, полиция не знала, где я. В то время, как я пил чай, один из рабочих, от которого все сторонились, подозревая его в шпионстве, вбежал в комнату и, увидев меня, остановился, пораженный, и, прежде чем его успели схватить, выбежал. Вскоре пришел посланный от Фуллона, который просил меня поговорить с ним по телефону. Отговариваясь недосугом, я послал вместо себя одного рабочего, но рабочий вернулся, не дойдя до телефона, так как встретил местного пристава, который сказал ему: «А, так отец Гапон здесь». Рабочий понял, что мне грозит опасность, и поспешил обратно.[131]
Тогда я пошел в наш отдел союза. Там на двери все еще висело большое объявление, приглашавшее всех рабочих в Петербурге присоединиться к процессии к Зимнему дворцу. Объявление висело уже два дня, и полиция не обращала на него внимания. Факт этот давал мне и моим товарищам повод думать, что или власти не намерены препятствовать нам или что полиция не знает о намерениях правительства. Очевидно, и городское население было того же мнения, и это поощряло народ примкнуть к рабочей манифестации.
В 10 часов, как я назначил, собралась огромная толпа. Все, безусловно, были трезвы и пристойны, очевидно, сознавая все значение этого дня как для рабочих, так и для народа. Те, которые еще не знали содержания петиции, брали, чтобы прочесть ее.
Послышались первые раскаты грома готовой разразиться грозы. Пришло несколько рабочих, которые с тревогой, но еще не придавая этому настоящего значения, рассказывали, что ворота Нарвской заставы охраняются войсками. Перед выступлением процессии один за другим приходили гонцы, со слов которых нам стало ясным, что за ночь весь Петербург превратился в военный лагерь.[132] По всем улицам двигались войска: кавалерия, пехота, артиллерия, сопровождаемые походными кухнями и лазаретами. Всюду вокруг костров стояли пикеты с оружием, поставленным в козлы. Даже гвардейская пехота стояла наготове. «Красные» казаки его величества и синие атаманцы были расставлены в предместьях города. Вся площадь перед Зимним дворцом была занята войсками разного рода оружия, а в скверах расположились лагерем полки. Заняты войсками были и мосты через Неву, в особенности Троицкий, на котором стояли казаки, уланы, гренадеры и новгородские драгуны.[133] Из Петропавловской крепости были вывезены три пушки и поставлены на мосту, который соединяет крепость с городом. Даже в самой крепости были сделаны разные приготовления, как будто японцы, а не безоружные подданные царя грозили ей. Очевидно, власти боялись, что народ сделает попытку напасть на арсенал. По дошедшим до меня сведениям, все военные распоряжения исходили от великого князя Владимира, но приказы отдавались от имени князя Васильчикова. Всюду были остановлены конки, но движение на санях и пешее продолжалось. Видя все это, я подумал, что хорошо было бы придать всей демонстрации религиозный характер, и немедленно послал нескольких рабочих в ближайшую церковь за хоругвями и образами, но там отказались дать нам их. Тогда я послал 100 человек взять их силой, и через несколько минут они принесли их.[134] Затем я приказал принести из нашего отдела царский портрет, чтобы этим подчеркнуть миролюбивый и пристойный характер нашей процессии.
