Фаина Раневская - Записки социальной психопатки
Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?
Как могли великие актеры играть с любым дерьмом? Очевидно, только малоталантливые актеры жаждут хорошего, первоклассного партнера, чтоб от партнерства взять для себя необходимое, чтоб поверить — я уже мученица. Ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре — Голгофа.
Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше. На что Раневская ответила:
— Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.
У нее голос — будто в цинковое ведро ссыт.
Обсуждая только что умершую подругу-актрису:
— Хотелось бы мне иметь ее ноги — у нее были прелестные ноги! Жалко — теперь пропадут.
— Нонна, что, артист Н. умер?
— Умер.
— То-то я смотрю, его хоронят.
Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все как у людей.
Увидев исполнение актрисой X. роли узбекской девушки в спектакле Кахара в филиале «Моссовета» на Пушкинской улице, Раневская воскликнула: «Не могу, когда шлюха корчит из себя невинность.
Критикессы — амазонки в климаксе.
Раневская участвовала в заседании приемной комиссии в театральном институте.
Час, два, три.
Последняя абитуриентка в качестве дополнительного вопроса получает задание:
— Девушка, изобразите нам что-нибудь эротическое с крутым обломом в конце.
Через секунду перед членами приемной комиссии девушка начинает нежно стонать:
— А... аа... ааа...
Аааа...
Аа-аа-аапчхи!!
Как-то Раневская позвонила Михаилу Новожихину, ректору Театрального училища им. М.С. Щепкина:
— Михаил Михайлович, дорогой мой, у меня к вам великая просьба. К вам в училище поступает один абитуриент, страшно талантливый. Фамилия его Малахов. Вы уж проследите лично, он настоящий самородок, не проглядите, пожалуйста.
Разумеется, Новожихин отнесся к такой высокой рекомендации со всем вниманием и лично присутствовал на экзамене. Малахов не произвел на него никакого впечатления и даже, напротив, показался абсолютно бездарным. После долгих колебаний он решил-таки позвонить Раневской и как-нибудь вежливо и тактично отказать ей в просьбе. Едва только начал он свои объяснения, как Фаина Георгиевна закричала в трубку:
— Ну как? Г...? Гоните его в шею, Михаил Михайлович! Я так и чувствовала, честное слово. Но вот ведь характер какой, меня просят посодействовать и дать рекомендацию, а я отказать никому не могу.
Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»
Народные артистки на дороге не валяются
Во время гастрольной поездки в Одессу Раневская пользовалась огромной популярностью и любовью зрителей. Местные газеты выразились таким образом: «Одесса делает Раневской апофеоз!»
Актриса прогуливалась по городу, а за ней долго следовала толстая гражданка, то обгоняя, то заходя сбоку, то отставая, пока наконец не решилась заговорить.
— Я не понимаю, не могу понять, вы — это она?
— Да, да, да, — басом ответила Раневская. — Я — это она!
На улице в Одессе к Раневской обратилась прохожая:
— Простите, мне кажется, я вас где-то видела. Вы в кино не снимались?
— Нет, — отрезала Раневская, которой надоели уже эти бесконечные приставания. — Я всего лишь зубной врач.
— Простите, — оживилась ее случайная собеседница. — Вы зубной врач? А как ваше имя?
— Черт подери! — разозлилась Раневская, теперь уже обидевшись на то, что ее не узнали.
— Да мое имя знает вся страна!
За Раневской по одесской улице бежит поклонник, настигает и радостно кричит, протягивая руку:
— Здравствуйте! Позвольте представиться, я — Зяма Иосифович Бройтман.
— А я — нет! — отвечает Раневская и продолжает прогулку.
Назойливая поклонница выпрашивает у Фаины Григорьевны номер ее телефона. На что та отвечает с изумлением в глазах:
— Милая, вы что, с ума сошли? Ну откуда я знаю свой телефон? Я же сама себе никогда не звоню.
После очередного спектакля, уже в гримерке, глядя на цветы, записки, письма, открытки, Раневская нередко замечала:
— Как много любви, а в аптеку сходить некому.
Чтобы получить признание — надо, даже необходимо, умереть.
Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами, но попала туда в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Уборщица, увидев стоящую у дверей Раневскую, бросила метелку и швабру и побежала отпирать дверь.
— А я вас, конечно же, узнала! — обра-дованно заговорила уборщица, впуская Раневскую.
— Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь вас все очень любим. Поглядишь этак на вас, на ваши роли, и собственные неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!
Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и ее бесхитростные комплименты.
Этим ограничивается моя слава — «улицей», а начальство не признает. Все, как полагается в таких случаях.
Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость. Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».
Многие получают награды не по способности, а по потребности. Когда у попрыгуньи болят ноги — она прыгает сидя.
Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.
Как-то Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.
— Поднимите меня! — попросила Раневская. — Народные артистки на дороге не валяются.
Спутник славы — одиночество.
Я давно ждала момента, когда органы оценят меня по достоинству
Она была любима и вождями, и публикой, и критикой. Рузвельт отзывался о ней как о самой выдающейся актрисе XX века. А Сталин говорил: «Вот товарищ Жаров — хороший актер: понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду. Все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает — и все равно всегда разная». Этот отзыв ей пересказал Сергей Эйзенштейн, для чего разбудил ее ночью, вернувшись с одного из просмотров у Сталина. После звонка Раневской надо было разделить с кем-то свои чувства, и она надела поверх рубашки пальто и пошла во двор — будить дворника, с которым они и распили на радостях бутылочку.
