Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма
«Общество было очаровательно. Госпожа Пушкина, вдова поэта, убитого на дуэли — прекрасна; омраченное тяжелым несчастьем ее лицо неизъяснимо печально».
«...Несмотря на то, что я окружена заботами и привязанностью всей моей семьи, — писала сама Наталья Николаевна в 1849 году, — иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве. Эти минуты сосредоточенности перед иконой, в самом уединенном уголке дома, приносят мне облегчение. Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое часто раньше принимали за холодность и меня в ней упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне кажется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца».
Поразительное признание! Религиозная настроенность понятна в женщине, получившей строгое религиозное воспитание в семье, но обратим внимание — скрытность и сдержанность, очевидно, одна из основных черт ее характера: не каждому открывала она свое сердце. Еще и еще раз вспомним слова Пушкина: «...а душу твою люблю я более твоего лица». Значит, перед ним была открыта душа этой прекрасной женщины, от ее сердца был у него ключ... Память об этой первой любви она пронесла через всю жизнь, и ее безграничная, самоотверженная любовь к детям от Пушкина тому свидетельство.
ЛЕТО В МИХАЙЛОВСКОМ
Так сложилось, что при жизни Пушкина Наталье Николаевне ни разу не пришлось побывать в Михайловском. В 1832, 1833 и 1835 годах весною или в начале лета она рожала, роды всегда протекали тяжело, она долго болела, и ехать с маленьким ребенком за 400 верст было, конечно, невозможно. Летом 1834 года она с детьми жила у брата в Полотняном Заводе, так как Пушкин в связи со своими издательскими делами должен был оставаться в Петербурге.
«Сегодня 14-ое сентября, — писал Пушкин жене в 1835 году из Михайловского. — Вот уж неделя, как я тебя оставил, милый мой друг; а толку в том не вижу. Писать не начинал и не знаю, когда начну. Зато беспрестанно думаю о тебе, и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял. Что у нас за погода! Вот уже три дня, как я только что гуляю то пешком, то верьхом...»
Вспомним, что и вторая его поездка в Болдино осенью 1834 года тоже не принесла желаемых результатов. Поэт тоскует, скучает, без жены ему не работается, и он решает вернуться раньше положенного им срока. «Неужто близ тебя не распишусь?»— пишет он Наталье Николаевне! Близ тебя...
Известно, что лето 1841 и 1842 годов Наталья Николаевна с семьей провела в Михайловском. Но бывала ли она там в 1838—1840 годах? Этого мы не знаем. Однако такое намерение у нее было: еще 27 марта 1837 года она писала из Полотняного Завода П. А. Осиповой, соседке Пушкина по Михайловскому, о своем желании приехать, прося разрешения у нее остановиться.
Прасковья Александровна и дочери ее Евпраксия Николаевна Вревская и Анна Николаевна Вульф, основываясь на великосветских сплетнях, до них дошедших, неприязненно относились к вдове поэта. Получив письмо Натальи Николаевны, Осипова писала А. И. Тургеневу, что ей будет очень тяжело ее видеть: «Конечно, не вольно, но делом она причиною, что нет Пушкина и только тень его с нами». И Евпраксия, и Анна были в Петербурге во время январских трагических событий. Евпраксия Николаевна рассказывала, что накануне дуэли Пушкин приезжал к ним и якобы сказал, что завтра дерется с Дантесом. А. И. Тургенев свидетельствует, что Наталья Николаевна очень упрекала Вревскую в том, что, зная об этом, она ее не предупредила. Трудно сказать, действительно ли Евпраксия Николаевна была столь осведомлена. Возможно, Пушкин в разговоре и бросил какую-то фразу, намекавшую на предстоящую дуэль, которая потом, в свете последовавших событий, уже толковалась Вревской как доверительное отношение к ней Пушкина.
Брат ее мужа, М. Н. Сердобин, в своем письме с выражением соболезнования к С. Л. Пушкину от 27 марта 1837 года так пишет об этом: «Во время краткого пребывания здесь моей невестки (Е. Н. Вревской) покойный Александр Сергеевич часто заходил к нам и даже обедал и провел весь день у нас накануне этой злосчастной дуэли. Можете себе вообразить наше удивление и наше горе, когда мы узнали об этом несчастье».
Таким образом, Евпраксия Николаевна говорит, что она знала о дуэли, а Сердобин свидетельствует, что они ничего не знали. Во всяком случае, при оценке высказываний тригорских приятельниц поэта следует всегда помнить об их пристрастном отношении к Наталье Николаевне. Анна Николаевна питала в свое время к Пушкину серьезное чувство, Евпраксия Николаевна была в него влюблена, а Пушкин, когда жил в Михайловском в 1824—1826 годах, ухаживал за той и другой. Обе они, несомненно, ревновали его к жене и относились к ней вначале враждебно. Это ясно прослеживается в письмах А. Н. Вульф и особенно Е. Н. Вревской. По поводу дуэли Пушкина с Дантесом Вревская говорила: «Тут жена не очень приятную играет роль во всяком случае. Она просит у Маминьки позволения приехать отдать последний долг бедному Пуш. — Так она его называет. Какова?»
Но посмотрим, что писала сама Евпраксия Николаевна мужу 30 января 1837 года, на другой день после смерти поэта.
«...Во вторник я хочу уехать из Петербурга, не ожидая сестры. Я больше не могу оставаться в этом городе, пребывание в котором во многих отношениях так для меня тяжело. Пишу это письмо под впечатлением очень печального события, которое тебе также будет прискорбно. Бедный Пушкин дрался на дуэли со своим зятем Дантесом и был так опасно ранен, что прожил только один день. Вчера в 2 часа пополудни он скончался. Я никак не опомнюсь от этого происшествия, да и твое молчание меня очень беспокоит. Приготовь Маминьку к этой несчастной новости. Она ее очень огорчит. Бедный Пушкин! Жена его в ужасном положени и... Мне так грустно из-за твоего молчания и этой злополучной новости, что я не могу больше тебе писать».
Итак, Евпраксия Николаевна хочет по многим причинам скорее покинуть Петербург. Одна из них: смерть Пушкина. Она не знает даже точно, сколько дней прожил поэт после дуэли. «Бедный Пушкин»... Это выражение она находит предосудительным в устах жены поэта, но ей, которая якобы любит Пушкина больше, оно простительно.
Вревская была пустенькая провинциальная барыня. (В свое время, в 1824 году, Пушкин называл тригорских девиц «несносными дурами» и «довольно не привлекательными во всех отношениях».) Письма ее полны петербургских и деревенских сплетен.
Наталья Николаевна узнала о недоброжелательном к ней отношении тригорских соседок и не захотела останавливаться у них. Друзья поэта отговорили ее от этой поездки, оберегая от неприятных переживаний.
