Владимир Лучанинов - Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции
– Нора! Нора, иди скорее сюда!
Нора приходила, связывала меня и кормила насильно. С тех пор я не выношу не только лук, но и имя Нора. Встретив очень добрую женщину Нору, я неизменно вспоминаю огромную уборщицу и вареный лук. Я очень люблю джаз, но даже слушая прекрасные песни Норы Джонс, вспоминаю лук в супе, поэтому и ее недолюбливаю. Возможно, если эта талантливая певица когда-нибудь поменяет имя, творчество ее станет мне ближе…
Меня крестили, когда умерла прабабушка. В Грузии такая традиция существовала даже в советское время: когда человек умирает и в его семье есть некрещеные, нужно обязательно их крестить до отпевания, чтобы новопреставленный мог держать ответ перед Богом за свою семью. В нашей семье некрещеным был я один, и меня в срочном порядке повезли в церковь. Отец, по советским меркам, был очень богатым человеком, можно сказать – крупным бизнесменом, он распределял поставки обоев на Кавказе. На духовенство отец смотрел свысока, к тому же тогда священника в Грузии чаще воспринимали как комедийный художественный персонаж. Комедийным был и диалог со священником перед крещением.
– Чего ты пришел? – спросил священник. Отец объяснил.
– А что ты принес?
– Я, – говорит отец, – принес много денег.
– Я сейчас же окрещу твоего ребенка! – радостно сказал священник и приступил к приготовлениям.
Помню, как при отречении от сатаны, когда нужно дунуть и плюнуть на запад, этот священник сказал:
– Плюнь как следует!
Мне неловко, там ведь ковры, ну я так, слегка плюнул.
– Что ты, не можешь плюнуть нормально?!
Я плюнул так хорошо, что на ковре след остался.
А потом при миропомазании, когда помазывали ноги, я был рад, что хожу не в колготах, а в носках. Дело в том, что у нас в детском саду считалось: у кого носки, тот мужчина, а у кого рейтузы, тот девчонка. Я рейтузы всегда отказывался носить и теперь обрадовался, будто нашел подтверждение своим убеждениям: ведь если бы пришел в рейтузах, мне бы ноги не смогли помазать.
Деревня Нахаребау – «Благая весть»
Очень большое место в моем детстве занимала деревня бабушки с маминой стороны.
Когда я закрываю глаза, представляю деревню Нахаребау, речку, холм. С холма виден Мартвильский монастырь, и все вокруг него залито солнцем. В обители все было разорено, опустошено и бездушно, собор был, конечно, недействующим. Рядом с собором возвышается каменный столп. Охранял это место караульный, старик-безбожник. Он рассказывал, что на этом месте людей истязали, убивали, а потом сбрасывали с этого столпа. Какое-то мистическое чувство охватывало меня, было немного страшновато. Позже я узнал, что все было совсем не так: это сооружение являлось местом подвига монахов-столпников и никогда не было местом убийства.
Тбилиси
Сам собор был построен в VII веке и, как указано в исторических анналах, сыграл особенную роль в истории Грузии, как и местный епископ – святой Георгий Чкондидский. Он был соратником святого Давида Строителя, вместе с ним не покладая рук трудился на благо Грузии и принимал большое участие в строительстве Мартвильской обители. Давид часто посещал монастырь, сохранилась и его келия, где он проводил собрания, обсуждая со своими сподвижниками дальнейшую судьбу родины.
По преданию, в древности на месте собора рос огромнейший дуб. Деревенские жители-язычники для своего благополучия приносили идолу этого дуба в жертву новорожденного. Когда сюда прибыл апостол Андрей Первозванный для проповеди, он взял в руки топор и всадил его в сердцевину дуба. Испуганный народ ждал кары с небес, но конец света не наступил. И они уверовали в истинного Бога и приняли христианство. Отец младенца, приготовленного для жертвоприношения, с радостными воплями помчался к жене, чтобы сообщить о спасении ребенка. Место, где супруги встретились, назвали Нахаребау, что в переводе означает «Благая весть».
На месте срубленного дуба и стоит величественный собор, во всем великолепии и святости. И по сей день архиереи, поставляемые на Мартвильскую кафедру, нарекаются Чкондидскими: «чкони-диди» в переводе с мегрельского означает «большой дуб».
В юности я ничего обо всем этом не знал. Только переживал нечто возвышенное, когда созерцал этот пейзаж, стоя на балконе бабушкиного дома в деревне. И даже сегодня, когда порой нахлынут воспоминания, я опять ощущаю те минуты счастья, которые испытал тогда, безотчетно наслаждаясь этим величием.
Бурная юность
Когда я подрос, в моей жизни появился футбол: сперва я хорошо играл, потом не очень, а в конце концов попал в республиканскую детскую команду – благодаря моему отцу, который был спонсором этой команды. Каждая из пятнадцати советских республик набирала такие команды на турнир имени Боброва, который проходил ежегодно в московском манеже ЦСКА.
Мне и раньше отец рассказывал о том, что в действительности Ленин, портреты которого везде висели, сделал с Россией и с Грузией. А на этих соревнованиях я впервые явно столкнулся с советской неправдой, ощутил ее на личном опыте. Мы вышли в финал, играли против ЦСКА; вели 2:0. И за пять минут до конца матча судья на ровном месте назначил нам два пенальти подряд. Я ощутил настоящее отчаяние, просто в голове не укладывалось, что все это на самом деле происходит! Со счетом 2:2 завершилось основное время. После матча, как обычно, серия пенальти. И в конце, когда русский мальчик бил, он промахнулся, а судья, вопреки всем правилам, повторил пенальти, но мальчик опять не смог забить!
И в третий раз у него ничего не вышло! Ну, здесь уже судье деваться некуда было, в общем, финал мы выиграли. Конечно, мы очень рады были, но грамоты нам так и не дали. Знаете почему? Потому что грамоты уже заранее сделаны были для ребят из ЦСКА. Так что это было моим первым столкновением с лживостью системы.
Позже я сошелся с кругом художников, писателей, музыкантов, не принимающих советскую идеологию, то есть не только словесно ее отвергающих, но и в жизни не пользующихся выгодами советского строя. Например, эти художники принципиально не брались за номенклатурные заказы, не рисовали Ленина и Брежнева. Они говорили об искусстве, об импрессионистах, любили джаз. А я тогда роком жил.
– Плюньте на джаз, – говорил я им, – давайте Джимми Хендрикса послушаем или «Лед Зеппелин».
Я с детства играл на гитаре, и к тому времени у меня была собственная рок-группа, переходившая из одного подвала в другой.
Первым моим учителем музыки был легендарный Отар Рамишвили – это известнейший бард, обладающий, как Высоцкий, сильным хриплым голосом, но в плане разгула и выпивки он Высоцкого серьезно превзошел. У Отара было столько приключений, что они в целые легенды складывались. Каждый раз, когда я приходил к нему, он задавал один и тот же вопрос:
