Юрий Власов - Справедливость силы
А в самой манере работать со штангой у Эндерсона была своя красота – мощь и легкость мощи. Он опрокинул представления о физических возможностях человека не только рекордами, но и тем, как их устанавливал. В работе не ощущалось надрывности. Порой казалось, он забавляется. И ведь это с тяжестями, о которых люди в те годы и не помышляли. Разве не есть мужество брать их без примеривания и столь уверенно? Не его беда, что у нас прежде не водилось ему соперников.
Конечно же, большой собственный вес имеет значение, но разве сам человек ни при чем? Сколько я видел атлетов чудовищных пропорций и веса и с хорошими условиями для тренировок, а без воли и совершенно пустых силой!
Глава 38.
Когда меня называли богатырем, я чувствовал совершенную непригодность к. данной роли из-за отсутствия ратно-кавалерийской подготовки. Уж очень трудно мне представить себя на коне рядом с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Микулой Селяниновичем. И еще это слово – силач. Так и просятся на язык созвучия: тягач, пугач, толкач, портач…
Рекорд в рывке я не собирался улучшать. Еще не вышел из скованностей зимних тренировок. Рекорд рассчитывал улучшить Медведев. Если не в Ленинграде, то в ближайшие месяцы. Он и сказал об этом в раздевалке. Я пообещал не трогать рекорд. Мы были одни. Отдыхали перед рывком.
Я пообещал и… через сорок минут утяжелил свой же мировой рекорд. Это явилось неожиданностью и для Медведева, и для меня. Крепко разобиделся на меня Алексей Сидорович!..
На разминке к рывку я внезапно проникся легкостью. Той легкостью, о которой мечтал в Милане. Она выявляла каждое из необходимых движений. Веса, которые корежили меня в Милане, не поддавались на тренировках последние недели, уступали охотно, и даже оставался запас на доработку в изысканные. Первый, второй, третий подходы – один вроде нагоняет другой, и четче, рисованной. Я уходил с помоста свежий, неутомленный. Тьма за рампой возбуждала. Этот восторг публики! Что значит вера в тебя! Как эта вера способна управлять человеком! Какая вообще сила в вере!
Рекорд мира сам лег в руки. Я только распахнулся ему навстречу движением. И это рекорд?!
В тот день я извел бы рекордную сумму Эндерсона, не будь досадная необходимость повторить вторую попытку. Я мазнул локтем колено в подхвате веса на грудь, что запрещается правилом. Это было единственное за весь мой спортивный век касание локтем бедра. Но эта неряшливость продлила до сентября жизнь официальному мировому рекорду Пола Эндерсона – 512,5 кг.
Зато теперь уже все рекорды страны – мои! Последним достал рекорд в сумме троеборья – 510 кг.
В рекордах я не заблуждался. Знал: в тяжелой атлетике выражение человеческой силы невероятно занижено. Что за рекорды, память о которых – изящество, воздушность и ощущение недобора?! Я не кокетничал, когда повторял журналистам, что нынешние рекорды – вздор.
Мышцами понимал: на штангу доступно навешивать и навешивать новые "рекорды". Главное же – сокрушать "пороговый страх"! Новые веса не из-за громадности заставляют мышцы работать не в оптимальном режиме, даже очень далеко от оптимального режима. Причины психологического свойства влияют на поведение мышц. Они слышат не действительную тяжесть, а воображаемую. Ту, которая создана всеобщим почитанием, гипнозом. Любая тренировка есть не только совершенствование мускульной силы, но и соскабливание предрассудков. В действительности энергия, заложенная в мышцы, много превосходит ее практическое выражение. Любая тренировка прежде всего воспитание чувств. По существу, спортсмены несут больший результат в мышцах, чем доказывают рекордами.
Я это остро чувствовал еще и потому, что образ жизни не соответствовал нужному. Сначала загрузил себя академическим учением, теперь – литературной практикой и опять учением. Не выезжал на сборы, питание явно не соответствовало расходам энергии, отдых не возвращал растраченную энергию. Жил в режиме перенапряжения. А что можно сделать, если жизнь до единого дня подчинить целям большого спорта!..
Глава 39.
В Ленинграде я свел счеты не с тяжестями, которые потешались надо мной в Милане, а с собой, своим неумением. Свел счеты с ошибками и осознал предрассудки времени. Понял: почтение к рекордам, канонам тренировок – это отрава, это черепашья доблесть. Рвать с традициями! Борьба – прежде всего отказ от повторения чужих слов, не зазубривание смысла, а вера, и потом уже не битые дороги и поклонение, а свой путь…
Самый опасный противник – ты сам. Инстинкт самосохранения действовал не в лобовую. Он находил оправдание малодушию, превращал его в трусливость движений, выучивал особому стилю работы со штангой. Основную победу я стал видеть прежде всего в том, чтобы отныне подавлять свое "я" везде и во всем. Борьба не может быть успешной, если придаешь значение благополучию.
Чемпионат страны в Ленинграде снял груз тревоги. Зима не оказалась потерянной. Иначе исправить ошибки за три месяца до главного соревнования было бы невозможно. Сила – не из качеств, которые поддаются изменению за десять недель. Ее можно загробить сверхтренировками, растрепать на прикидках, но никогда не обрести заново в считанные недели. Риск с зимними тренировками держал в напряжении.
Мы исключили старые способы работы – и не ошиблись. Неудача в Милане и успех в Ленинграде позволили весьма точно определить характер кривой нагрузки перед выступлением. В Риме можно играть партию безошибочно. У нас были выкладки, график, которые позволяли собирать силу не только к дням, а к определенному дню. На соревновании следовало лишь не уступать мнимой тяжести веса и робости перед соперником. Но и это искусство уже давалось. К тому времени я выиграл два чемпионата страны, два чемпионата Европы и один чемпионат мира, установил более десятка мировых и всесоюзных рекордов.
Однако неудача в попытке первым перемахнуть 200-килограммовый рубеж доказала неистребимость боязни за позвоночник, живучесть страха, турнирную незакаленность.
Я вел травлю 200-килограммового веса настойчиво – это тоже от великой гонки. На чемпионате мира в Варшаве зацепил чисто этот круглый вес на грудь, встал, но не зафиксировал в посыле. Пять раз брал этот вес на соревнованиях 10 апреля. Пять раз подряд брал на грудь, вставал и не толкал! Каков же запас! Потом в Ленинграде зацепил тот же вес – и как легко! А с груди – снова осечка!
По нынешним меркам вес смешон. Но рекорд необходимо соотносить со своим временем. Его нынешняя малость не означает, будто мы уступали в силе. Мы уступали во времени. Только во времени. Ибо рекорд – это время, переведенное в сознание и состояние мышц. Не в силу мышц, а в их состояние.
