Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира
Его параноидальная жестокость, испытанная на таких примерах, как коллективизация и полное уничтожение не только боевых соратников, но и самых близких родственников и членов семьи Аллилуевых и Сванидзе, тогда как для нормального кавказца семья — это неприкосновенный очаг, — все это не мог сделать нормальный человек.
Мой собеседник также утверждал, что самое главное было — дать ему идею, подсказать, а остальное его болезненное воображение доводило до желаемого предела без труда.
— То же самое, — сказал он, — было с различными уклонами. Нащупав его слабости, они решили ими воспользоваться: — И знаете, с нашей стороны даже интересно было за ним наблюдать, и, как только его ретивость чуть-чуть утихала, мы подливали масла в огонь, и костер разгорался с новой силой. Я должен сказать, что результаты превзошли все наши ожидания.
Я, по-видимому, смотрела на него таким взглядом, что он не выдержал:
— Что вы на меня так смотрите? Ничего удивительного здесь нет, такими методами пользуются правительства разных стран. Особенно Германия. У нас там (то есть в России) были «свои» люди.
О том, что в имеются «свои люди» этом я уже не один раз слышала и из разных источников.
— Так как же все это было возможно? При его подозрительности, как же он не мог догадаться, что его окружают «свои люди» и все, что делается вокруг него, это подвох? — спрашивала я.
— Очень просто, — ответил он. — Зная его тщеславие, его любовь к лести, к сладкословию, — вот на этом мы и играли. Там были наши люди, которые задавали тон в печати, писали стихи, сочиняли дифирамбы. А подхалимы? Ну, где же их нет? Они всегда находились на месте, если знали, что это принесет им тоже почет и какую-нибудь материальную пользу. Вот они-то и превозносили его до небес, обожествляли, и чем больше мы убеждались в правоте наших анализов, тем больше и глубже мы искали и находили пути, как бороться с большевистским режимом.
— Вы называете это борьбой с большевистским режимом? А разве вы не понимали, как тяжело народу? Вы хоть раз подумали о невыносимых страданиях народа?
— О, да! — сказал он. — Конечно, думали.
Но они считали, что чаша терпения народа в один прекрасный день будет переполнена сталинскими художествами и тогда наступит конец большевизму.
— Мы ведь не были против народа, мы собирались сохранить все привилегии, такие, как образование, здравоохранение и многие другие социальные услуги, — все это в нашем уставе есть, нам надо было только свергнуть большевистскую тиранию.
Кирилл не выдержал:
— Но я прочел ваш устав и вашу программу, и она ничем не отличается от фашистской. Что же вы собираетесь предложить русскому народу, неужели эту галиматью, которую я только что прочитал?
— Мы против фашизма, но их программа для немецкого народа заслуживает внимания.
— Скажите, а вот аресты, расправы с ленинской гвардией, со всеми старыми маршалами и командирами Красной Армии в тридцатые годы до начала Второй мировой войны — это тоже входило в эту схему борьбы с большевистским режимом? — спросил Кирилл.
— А по-другому нельзя было, ведь вся власть находилась у него в руках, вокруг него была уже целая армия людей, среди них были и наши, которые не за страх, а за совесть славословили его, выполняли каждое его желание. В руках наших борцов с Советской властью он стал очень удобным оружием. Никто не в состоянии был бы сделать лучше его то, что мы хотели сделать. Он же развалил сельское хозяйство, разгромил партию, уничтожил ее лучшие руководящие кадры, обезглавил армию. Ну кто бы мог лучше его сделать это? И до чего оказалось все легко и просто! Мы даже убавили свой пыл, делали это с большим тактом, чтобы, не дай бог, не вызвать каких-либо подозрений со стороны. Хотя те, кто мог бы это сделать, давно уже были от этого отстранены.
— Почему же вы не убили Сталина?! Я же днем и ночью думала: господи, хоть бы нашелся кто-нибудь.
— Это была бы самая большая глупость, если бы мы это сделали. Мы же боролись с советским режимом, с коммунизмом, а не со Сталиным. Сталин оказался самым лучшим оружием для осуществления этого. Если бы мы его убрали, а всех остальных не тронули, Советская власть была бы в тысячу раз сильнее.
Этот разговор я привожу почти дословно с очень (как я уже сказала) видным членом НТС, организатором, создателем. Если он даже бахвалился и преувеличивал, то все равно какая-то доля правды в этом есть. Он еще много и долго говорил и о тех, кто был послан туда и там погиб.
«А ведь он прав, — подумала я, слушая его. — Действительно, если бы его, то есть Сталина, убрали и все остальные погибшие остались на своих местах, счастливее нашей страны не было бы. Пусть потом посмертно его даже обожествили бы.»
А я удивлялась и никак не могла понять, откуда появлялись все эти нелепые, которые даже трудно придумать, обвинения, которые предъявляли заключенным, какую надо было проявить изобретательность, чтобы выдумывать их. И расстрелы всех осужденных в 24 часа, не давая осужденным время даже опомниться. Ну, скажите на милость, кому и какой они могли бы нанести вред, если бы даже недельку просидели за решеткой в тюрьме после приговора? Значит, кто-то торопил покончить со всеми как можно скорее, чтобы скорее спрятать концы в воду, а то вдруг кто-то передумает, опомнится.
И после этого откровенного разговора я вспомнила, что еще в Москве я слышала, что немцы подсовывают Сталину фальшивые доносы на самых крупных военных деятелей и что на маршала Тухачевского немцы тоже состряпали фальшивый донос, за который Сталин якобы заплатил дорого, но фальшивыми деньгами. И когда Сталину сообщили, что его деньги фальшивые, он спокойно ответил:
— Да, но ваши доносы тоже фальшивы.
Так значит, все это правда. И этот «кавказский ишак» (как все за глаза называли его) покорно выполнял волю тех, кто всех нас ненавидел, кто мстил и боролся с Советской властью и с коммунизмом. Он действительно точно действовал по принципу «пока я у власти, а после меня хоть потоп».
Никакая антикоммунистическая пропаганда никакой страны не сумела бы скомпрометировать в такой степени советскую систему, нанести такой вред, такой сокрушительный удар коммунистической идее, коммунистическому движению во всем мире, какой нанесли злодеяния Сталина над своим собственным героическим народом. И многие честные, преданные коммунисты во всех странах мира с горечью, болью и со слезами на глазах отшатнулись и ушли из партии.
