Варлам Шаламов - Переписка
Очень я рада, что у тебя получился такой хороший выходной день в одиночестве. Удалось ли тебе что-нибудь сделать за это воскресенье? И что?
Знаешь, какая приятность есть для тебя? Приехал Ленька из Ленинграда и рассказывает, что та Марина, которая хотела с тобой познакомиться, а ты отказался, и она ограничилась тем, что списала твои стихи, эта Марина показывала твои стихи Анне Ахматовой, и она отзывалась в положительном смысле.
Написал ли ты Гале?
Вот видишь ты, балда, что делает твое высокомерное отношение к людям. Был бы ты знаком с Мариной, мог бы зайти к ней в Ленинграде, а она бы тебя познакомила с Ан. Ахм. Доволен ли ты этим соображением? Не тем, что ты балда, а тем, что она читала стихи?
Ленка болеет, простудилась вдребезги, а я выращиваю чирьи на морде. Прямо самой себе противна. Что и делать, не знаю.
Ну, Мумка, приступаю к работе. В это воскресенье буду стирать; прошедшее-то я проспала. Даже днем спала.
Целую.
Галя.
Г.И. Гудзь — В.Т. Шаламову
2. IV.56.
Москва
Ты чудак, Варламка!
Почему говоришь, что не пишешь тем более что ты больна. Потому и не пишу, что больна. А вышла на работу так очень еще слабая, устаю, в сон клонит. Ну, неважно, сейчас идет на улучшение. Дело вот в чем: в субботу ты приезжай к Маше, т. к. туда будет звонок от Б.Л. Он хочет тебе передать роман, и вот уполномоченная девица будет по этому поводу звонить.
Второй вопрос: Маша просит привезти ей глицерин.
Как же это ты не можешь подобрать стихотворений для альманаха. Это меня удивляет. Надо просмотреть еще раз. Кстати, ты не оставил мне его письма, а я ведь его не читала.
Я нашла фотографии, сегодня посылаю Гале.
Ну и все. Вчера послала Кириллу телеграмму с днем рождения.
Целую, Галя.
Г.И. Гудзь — В.Т. Шаламову
25. V.56.
Москва
Привет, Варламка!
Ты очень странно поступаешь! Ты сказал, что позвонишь, когда приедешь, и не звонишь, и не пишешь, и не приезжаешь. В результате получается, что я, во-первых, беспокоюсь, а, во-вторых, вторую субботу сижу прикованная к комнате и буквально к комнате, т. е. не могу заняться делом даже в кухне, потому что ты можешь постучать в стену, и я должна слышать. Мало того, в эту субботу я подключила в это дело и Зину,[45] т. к. сказала, что мы придем к ней, когда ты приедешь, и она просидела весь субботний вечер, прождала нас. Ты так не делай. Если ты не приезжаешь почему-нибудь в свой очередной день, то напиши мне об этом заблаговременно и уж во всяком случае, если поездка сорвется внезапно, то объясни потом, почему ты не приехал.
В грядущую субботу (30.VI.) Машин день рождения, и я прямо с работы пойду к ней и буду у нее весь вечер, т. к. у нее соответственно будет собрание друзей.
Леночка все еще у Гали. Очень довольна своим пребыванием там, пишет, что хорошо, понравилось, и в каждом письме пишет, что Галя очень огорчается, что ты ей не пишешь. Она мечтает, что ты туда приедешь на жительство и построишься на ее участке, а то говорят, что участки будут урезать. Ленка пишет то же, что как было бы хорошо: мы к отцу приезжали бы возделывать там свой сад. Напиши Гале-то, ну что ты на самом деле всех хочешь отринуть от себя. Ведь сестра же такая любящая и нежная и жаждущая твоей ласки и единственная при том.
Ответь мне на это письмо, чтоб я была в курсе твоих намерений и дел.
Вчера первый день дышала как следует, а то прямо гибла от жары. Ферапонт тоже зачах.
Приветствую, целую, Галя.
В.Т. Шаламов — Г.И. Гудзь
28 августа 1956 г.
Галина.
Думаю, что нам ни к чему жить вместе. Три последних года ясно показали нам обоим, что пути наши слишком разошлись и на их сближение нет никаких надежд.
Я не хочу винить тебя ни в чем — ты, по своему пониманию, стремишься, вероятно, к хорошему. Но это хорошее — дурное для меня. [Это я чувствовал с первого часа нашей встречи. ][46]
Будь здорова и счастлива.
Что есть у тебя из моих вещей (шуба, книжки, письма), сложи в мешок — я приеду как-либо (позвонив предварительно) и возьму.
Лене я не пишу отдельно — за три года я не имел возможности поговорить с ней по душам. Поэтому и сейчас мне нечего ей сказать.
Е.В. Шаламова — В.Т. Шаламову
VIII. 1956 г.
Очень трудно начать и вообще писать такое письмо, я даже не знаю, пошлю ли я его, потому что твердо уверена, что это ни к чему хорошему не приведет. Хотелось с кем-нибудь поделиться этими мыслями. Они созревали уже давно и только никак не могли оформиться в фразы. Да и сейчас они не оформились для разговора, но для письма — да. Именно поэтому так и не состоялось между нами разговора. Да он и ни к чему бы не привел.
Раньше мне жизнь представлялась легкой, спокойной, веселой. Постепенно я стала понимать, что это не так, что счастливых минут гораздо меньше, чем грустных, а людей отзывчивых и добрых меньше, чем плохих. И вот тут установилось совершенно твердое убеждение: чем хуже человеку, чем труднее ему живется, чем в менее человеческих условиях он живет, тем трепетнее он оберегает хорошее и светлое — пусть это воспоминания или встречающиеся люди. Все хорошее так надолго остается в памяти, все хорошее, что сделали тебе люди, и хочется, чтоб этим людям жизнь отплатила втройне добром, и как бываешь рад, когда в это добро вкладывается и твоя лепта.
После последних событий в жизни окружающих меня людей я стала в этом сомневаться. Хочу объяснить, в чем дело.
Когда в школе я писала сочинение «Мой любимый герой» — я писала о маме, когда читала «Русских женщин» — я думала о ней, когда с товарищами по институту искали образец человека, образец преданности, человеколюбия — все сходились на том, что это моя мама.
23 года своей жизни, ну пусть 13, даже 10 лет я сознательно вижу, что такой Человек, как мама всю жизнь с 27 лет, т. е. с самого расцвета, проводит в страданиях, лишениях. За что? Мама, которая всех и везде поражала своей честностью и искренностью, вынуждена что-то скрывать, даже говорить неправду. За что?
Чтоб избежать волнения вашей жены (простите, не знаю ее имени и отчества), хочу заранее сказать, что целью моего письма не является сравнение ее с мамой. И ни в коей мере я не хочу касаться вашей семейной жизни. Я очень рада, искренне рада (и мама тоже) за вас обоих и за мальчика, и дай Бог, чтобы все было у вас хорошо. Речь будет о другом.
За что?
А за то, что мама всю себя без остатка отдала людям, каждый ее шаг, поступок — это для кого-нибудь и совсем ничего для себя. Я знала людей даже не очень хороших, которые всегда хотели маме сделать приятное. Вернее, я не знаю ни одного человека (о людях-зверях я не говорю), которые бы к маме плохо относились. Все мои друзья, подруги всегда стараются маме оказать какой-нибудь знак внимания. Что я слышала в детстве об отце? Я говорю в детстве, имея в виду то время, когда у меня в душе складывался образ отца. Ни одного равнодушного слова о вас. Мне советовали читать ваши стихи и рассказы, мне рассказывали случаи из вашей жизни. Наконец, мне казалось, что самый хороший отец — это мой. И мне дико и порой страшно и непонятно видеть, что этот хороший человек — единственный из маминых знакомых (пусть даже так) совершенно забыл то хорошее, что мама для него сделала, совсем никак не хочет ей за это отплатить. Вы — один такой, понимаете, насколько неверно и мелко ваше поведение? Ошибаетесь вы, потому что вы один.
