Роальд Даль - Мальчик. Рассказы о детстве
Так зачем все это? — то и дело спрашивал я себя.
Проповедуют одно, а делают другое. И это люди Божии, так, что ли, получается?
А скажи мне кто-либо тогда, что этот избивающий детей священник станет однажды архиепископом Кентерберийским, в жизни бы ему не поверил.
Вот тут я и стал сомневаться насчет церкви, религии и даже насчет самого Бога.
Шоколадки
Время от времени каждому мальчику в нашей школе вручали простенькую серую картонную коробку, а там — подарок от великих производителей шоколада, фирмы «Кэдбери». В коробочке лежало двенадцать плиток шоколада, все разной формы, каждая со своей начинкой и своим номером, отштампованным снизу плитки. Одиннадцать плиток были образцами новых видов шоколада, только что изобретенных на фабрике. Двенадцатая плитка служила «контрольной», с нею, хорошо знакомой нам сливочной шоколадкой, сравнивались новые сорта. Еще в коробке лежал лист бумаги с цифрами от единицы до двенадцати и двумя незаполненными столбцами; первый надо было заполнять оценками, от нуля до десяти, которые мы ставили каждому новому сорту шоколада, во втором можно было писать пояснения, примечания или отзывы.
Все, чего от нас хотели взамен такого великолепного подарка, так это, чтобы мы как можно старательнее распробовали все шоколадки, поставили каждой оценку и внятно и разумно объяснили, почему она нравится или не нравится.
Хорошо придумано. «Кэдбери» сумел привлечь к испытанию своих новейших изобретений самых великих знатоков шоколада в мире. Возраста мы были самого чувствительного, между тринадцатью и восемнадцатью, и были близко знакомы со всеми существующими разновидностями шоколадных плиток, от «Молочной снежинки» до «Алтейного корня с лимоном». Совершенно очевидно, что наши мнения о новых сортах дорогого стоили. И для нас это было большим удовольствием: мы рассаживались в учебных комнатах, которое в Рептоне назывались студиями, и предавались этому занятию, словно какие-то дегустаторы или этакие искушенные тонкие ценители, и выводили оценки, сопровождая их пояснениями. «Слишком изысканный вкус для обычного нёба», — так, помню, написал я однажды в своем отзыве.
Еще я начал понимать, что в крупных шоколадных компаниях есть какие-то конструкторские или изобретательские отделы и к своим разработкам фабриканты относятся очень серьезно. Обычно мне рисовалась такая картина: длинное белое помещение, вроде лаборатории, на плитах булькают кастрюльки с шоколадом, конфетами и всякими разными вкусными начинками, а между ними бродят мужчины и женщины в белых халатах, пробуя, помешивая и что-то добавляя, и так составляют свои чудесные новые изобретения. Я стал представлять себе, как я тоже работаю в такой лаборатории, и вот, вдруг, у меня получается что-то такое невообразимо приятное на вкус, и я хватаю эту свою вкуснятину, выскакиваю из лаборатории, бегу по коридору и влетаю прямо в кабинет самого большого начальника, великого мистера Кэдбери.
— У меня получилось, сэр! — закричу я, выкладывая шоколадку ему на стол. — Фантастика! Сказка! Диво дивное! Вкуснятина и вкуснотища!!!
Очень-очень медленно великий мистер Кэдбери возьмет тогда мою только что изобретенную шоколадку и положит в рот маленький-маленький кусочек. И начнет катать его во рту. А потом вдруг внезапно сорвется со стула и закричит:
— Да! Да! У вас получилось! Получилось! Чудо!
И он хлопнет меня по плечу и воскликнет:
— Миллион таких продадим! Весь мир такими завалим! Как же это… как же у вас получилось? Молодец! Ваша зарплата… вы получаете теперь вдвое больше!
Так славно было предаваться таким сладостным мечтам, видеть такие сны наяву! Когда через тридцать пять лет я все никак не мог придумать, про что написать свою вторую детскую книжку, я вспомнил про эти картонные коробки с образцами новых, только что изобретенных сортов шоколада, и стал сочинять книгу, которую назвал «Чарли и шоколадная фабрика».
Коркерз
В Рептоне было около тридцати учителей, большинство из них скучные и неинтересные. И нами они совсем не интересовались. Но Коркерз, чудаковатый старый холостяк, был ничуть не скучный. Громадного роста нескладный дядька с обвислыми, как у собаки, щеками, он всегда ходил в мятых брюках и заношенном коричневом пиджаке в пятнах и с крошками еды от завтрака или обеда. Считалось, что он учит нас математике, но взаправду вовсе ничему он нас не учил и считал, что так и надо. Его уроки превращались в нескончаемую череду развлечений, которые он сам придумывал, так что никакой математикой и не пахло.
Вот он входит в класс, садится за свой стол и глядит на учеников. Мы ждем и гадаем, что он придумает на этот раз.
— Давайте-ка глянем на кроссворд в сегодняшнем номере «Таймс», — говорит он, доставая скомканную газету из кармана пиджака. — Куда веселее, чем возиться с цифрами. Терпеть не могу цифр. Ничего на свете нет омерзительнее.
— А почему же вы тогда преподаете математику, сэр? — спрашивает кто-нибудь у него.
— А я разве ее преподаю? — говорит он, хитро ухмыляясь. — Я же только вид делаю.
И вот Коркерз рисует нам решетку кроссворда мелом на доске, и до конца урока мы заполняем клетки кроссворда: он читает, что там надо по горизонтали и по вертикали, а мы пытаемся угадать нужное слово.
Очень нам это нравилось.
Единственный раз на моей памяти он слегка вроде бы коснулся математики. Это случилось, когда он вынул из кармана квадратик папиросной бумаги и помахал им перед собой.
— Гляньте-ка сюда, — сказал он. — Толщина этой папиросной бумаги — одна сотая дюйма, то есть двести пятьдесят четыре тысячных миллиметра. Я перегибаю этот лист, так что она становится вдвое толще. Потом перегибаю еще раз — значит, уже четыре толщины. Так вот, тут у меня большая плитка молочного шоколада «Кэдбери» с изюмом и орехами, и я отдам ее тому, кто скажет мне, с точностью до десяти сантиметров, толщину листа, сложенного пятьдесят раз.
Все мы потянули руки вверх и давай гадать.
— Шестьдесят сантиметров, сэр…
— Метр, сэр…
— Пять метров, сэр…
— Восемь сантиметров, сэр.
— Не очень-то вы умны, а? — говорил Коркерз. — Правильный ответ такой: это расстояние от Земли до Солнца. Сто пятьдесят миллионов километров. Вот какая толстая будет бумага.
Мы не поверили и потребовали у учителя доказательств. И он доказал, покрывая классную доску вычислениями.
В другой раз он притащил в класс полуметрового, если не длиннее, ужа и приставал ко всем, добиваясь, чтобы каждый ученик подержал его в руках. Это затем, говорил он, чтобы навсегда излечить нас от страха перед змеями. Его затея немало нас взволновала.
