Александр Големба - Грамши
Парламент — слаб. Парламент — безволен. И это-де не просто слабость, это ПРЕСТУПНАЯ слабость. Парламент не желает действовать, а главное — идея действия. В ней-то вся соль. Италия непременно должна быть обновлена, обновлена во что бы то ни стало.
Ну, а кто обновит ее?
Люди. Итальянцы. Люди из всех классов общества. Доблестные. Самоотверженные. Решительные. Стоящие вне классовой борьбы. Выше партийных предрассудков. Вот с этими положениями итальянские мелкие буржуа в ту эпоху были более чем согласны.
И в самом деле, разве фашисты — это только аристократы? Только верхушка нации? Только граф Вольпи ди Мизурата? А вот сапожник, темный сапожник — и он фашист. И даже батрак из долины По! И он фашист. Вот до чего надклассовое движение!
Итак, очень многим тогда в Италии, очень многим мелким буржуа казалось, что им по пути с фашизмом, что фашизм горой стоит за интересы мелкобуржуазных масс.
Мещанин ищет денег и славы, добивается материального благополучия, — в чьих интересах на самом деле действует фашизм, мелкий буржуа не в состоянии уразуметь! Империализм, реакция — для мелкого буржуа это непонятные обобщения, искусственно созданные понятия. Для многих, очень многих людей Бенито Муссолини внезапно предстал в ореоле «спасителя нации».
Он играл на ущемленном национальном чувстве среднего итальянца — не богача и не бедняка, маленького человека, человека с улицы, обывателя, и виртуозно играл, надо сказать.
И потребовалось два десятилетия и три войны (Абиссиния, Испания, вторая мировая), чтобы развеялся этот обольстительный туман, окутанный которым Бенито Муссолини предстал некогда очам среднего итальянского мещанина. И не только мещанина — фашисты бросались из стороны в сторону, стремясь расширить свою социальную базу, — старались дать товар на всякий вкус.
Паоло Алатри, историк-коммунист, пишет:
«В Триесте фашизм носил националистический и антиславянский характер, во Флоренции — литературно-студенческий, в тосканской деревне фашистское движение было тесно связано с земельными собственниками, в апулийской — с «маццьери»; там, где республиканцы конкурировали с социалистами, фашист принимал республиканскую окраску, в других местах — монархическую». Словом, фашизм, подобно хамелеону, менял окраску, приспосабливаясь к окружающей среде.
Начались фашистские эксцессы, невиданно жестокие, извращенные и мерзкие: людей избивали кулаками, дубинками, привязывали жертву длинной веревкой к автомобилю и волокли по дороге.
Фашисты заставляли своих противников, угодивших к ним в лапы, пить касторку в больших дозах — словом, фашизм в его итальянской версии был явлением нисколько не менее омерзительным, чем германский нацизм.
Фашисты получали поддержку от государства. Оружие с государственных складов. Транспорт, когда он бывал им нужен. Одним словом, как только власти увидели в фашизме оплот против революционного движения, они пошли навстречу фашистам.
Наиболее покладистыми, наиболее сговорчивыми и понятливыми оказались военные власти. Они специальным циркуляром известили нижестоящие инстанции о предстоящем образовании фашистских организаций на местах и о необходимости оказывать им всяческое содействие.
В борьбе против фашизма трудящиеся могли рассчитывать в те дни лишь на свои собственные силы.
Были отдельные стычки. Демонстрации, забастовки. Потом, когда первый шок прошел, зародилось новое движение — движение «Ардити дель пополо» — «народных смельчаков». В отряды «смельчаков» — «ардитов» — вступали люди разных политических убеждений. Главным было одно — решимость с оружием в руках бороться с фашистами до конца.
Социальный фронт оказался весьма широким — в отрядах были и рабочие, и батраки, и даже офицеры-легионеры из бывших приверженцев Д'Аннунцио. Но Итальянская социалистическая партия заняла в вопросе борьбы с фашизмом позицию, которую можно, пожалуй, назвать непротивленческой.
Коммунисты намеревались действовать иначе. Они собирались ответить «дисциплиной на дисциплину, силой на силу, оружием на оружие». Но единственная в стране непримиримая к фашизму партия только кристаллизовалась и делала свои первые шаги. О путях к ее созданию мы расскажем в следующих главах.
«Ордине Нуово» — журнал и движение
Серрати боится разрушения профсоюзов, кооперативов, муниципалитетов, неумелости и ошибок новичков.
Коммунисты боятся саботирования революции реформистами.
В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 41, стр. 415.«Ордине Нуово» можно перевести как «Новый порядок» или «Новый строй» — так назывался журнал, основанный Антонио Грамши и несколькими его единомышленниками в мае 1919 года. Самым старшим в редакции был Грамши — ему было двадцать восемь. Тольятти было двадцать шесть. Монтаньяне — двадцать четыре. Феличе Платоне — двадцать два. Андреа Вильонго — двадцать лет. Моложе всех был Джузеппе Аморетти.
Все это были студенты или молодые «дотторе», люди с университетским образованием. Марио Монтаньяна был среди них единственным рабочим. Монтаньяна побывал в Советской России, и вскоре после возвращения оттуда ему предложили войти в состав редакции «Ордине Нуово», стать для начала ни более ни менее как хроникером по вопросам профсоюзного движения. Предложил ему это Антонио Грамши. И Марио Монтаньяна даже не пытался отказываться. Он только усомнился на миг в своих литературных и прочих способностях. И робко спросил у Грамши:
— Ты думаешь, я справлюсь?
— Без сомнения, справишься, — ответил Грамши. — Если же нет, я скажу тебе это открыто, и ты сможешь вернуться к своей прежней работе.
Для скромного социалистического органа, да еще провинциального, «Ордине Нуово» был очень богат. Он имел собственную типографию. Средства на приобретение этой типографии собирались по подписке в 1919 году, одновременно с основанием туринского издания «Аванти!». В типографии этой стояло пять линотипов, правда далеко не новых, приобретенных из вторых рук. Имелась и маленькая ротационка типа «маринони». И Монтаньяна, механик, хотя и не полиграфист, взирал на нее с удивлением и восхищением. «Маринони» стучала ночи напролет безотказно, вот разве иногда теряла какую-нибудь гайку. Но порядок тут же бывал восстановлен!
Чтобы попасть из типографии в помещение редакции, следовало подняться по винтовой лестнице, расшатанной и скрипучей. Одолев ее, вы оказывались в просторной комнате для администрации, рядом с ней находились три комнатушки — пристанище редакторов (то есть по нашей нынешней терминологии попросту — литсотрудников) и еще крохотная клетушка, которую Монтаньяна непочтительно именует «конурой», — там и помещалась дирекция журнала, то есть по-нашему — его редколлегия.
