Михаил Кокшенов - Апельсинчики, витаминчики…
Точно, — думаю. — Выход. Может она об этом деле чего-либо знает, даже лучше выйдет. Нахожу дом. Стучусь. Открывает женщина, пожилая, приветливая. Объясняю ей.
— Нет, — говорит, — Гриши.
— Знаю. Может вы поможете.
Захожу. Дом новый, чистый, радиоприемник. Культурно. Я помялся, помялся и говорю.
— Я по поручению из района, представитель прессы. Меня к вашему мужу, Вадим Савич, лично, направил, просил интервью дать.
Помолчал немного и добавил:
— Сколько можно?
Она так удивленно на меня смотрит. Я повторил, погромче уже, и жест такой неопределенный руками сделал. Тут она улыбнулась и говорит:
— Самогону?
Я так и подскочил. — Ничего себе, думаю, Вадим Савич, заданьице мне дал, вот что значит интервью-то. И тут сразу вспомнил, что у Вадим Савича дочка замуж выходит, свадьба в субботу. Ну, ясно, думаю, теперь, все ясно. Слава Богу, разобрался.
— Да, — говорю, — его. У Вадим Савича с вашим мужем договор был, сами понимаете, дочь замуж отдает.
А она мне.
— Понимаете, мы сами-то не гоним, ну раз такое дело, раз Гриша обещал, найду. Есть тут одно место, подождите.
И ушла. Остался один, сижу, думаю. Приходит.
— Пойдемте, — говорит, — пять литров только, больше нет. Свекольный.
Упаковали мне эти две четверти аккуратно, полный порядок.
— Поаккуратнее, — говорит.
Приехал домой поздно уже. На другой день являюсь на работу, сразу к Вадим Савичу. Вхожу, у него еще двое наших.
— Явился, — говорит, — быстро, молодец!
Я улыбаюсь понимающе. А он руку протянул и говорит:
— Давай!
Я даже сразу не понял.
Как же это, думаю, значит, эти две четверти я должен был сюда переть что ли?
Ведь преследуется законом, а тут народ посторонний. А он опять.
— Ну давай, давай!
Я тогда к нему наклоняюсь, все-таки люди, хоть и свои, а неудобно, и почти на ухо ему говорю.
— Дома он у меня, пять литров, свекольный, в чулане стоит.
Ну, что дальше было, сами понимать должны!
Помню, что уже в конце коридора я был, а все слышал бас Вадим Савича.
— Чтоб глаза мои тебя не видели, на весь район опозорил.
Я после той истории два года словарь иностранных слов в кармане носил. На всякий случай. А сейчас, вот уже шестой год, как зоотехником в том колхозе работаю, и никто меня, кроме как «Интервью», даже и не зовет. Вот приклеилась кличка-то. А я уже привык, отзываюсь.
Еще раз про эмоции
Шел второй период матча, наши выигрывали. Вскочив и зычно крикнув:
— Шайбу! Шайбу! — я залился пронзительным свистом. Иссякнув, я хотел было поделиться своей радостью с соседом по трибуне, но воздержался, заметив, что он в этот момент, быстро достал что-то из белой коробочки и проглотил, продолжая спокойно сидеть на своем месте.
— Какую силу воли надо иметь, — подумал я, — чтоб вот так, интеллигентно болеть.
А потом решил:
— Может просто нездоровится человеку, вон как лекарства глотает.
Матч продолжался, страсти захлестывали трибуны. И только мой сосед, по-прежнему, сохранял спокойствие. В перерыве мы разговорились. Улучив момент, я участливо спросил его:
— От какой болезни лекарство глотаете? Он улыбнулся и, немного помедлив, ответил:
— От этих, как их, от эмоций!
— От чего, чего? — переспросил я.
— От эмоций, — невозмутимо повторил он, — и несколько смутившись добавил, — от нездоровых.
— Разве есть такое лекарство? — засомневался я.
— Новинка! Только изобрели, — сказал он, щелкнув пальцем по белой коробочке.
— И помогает?
— Еще как! Раньше я почти ни одного матча до конца не видал — выводили. Счет только в милиции узнавал. А теперь вот, теперь знаю, как финальный свисток звучит. Да, и притом, никаких тебе пятнадцати суток, никаких штрафов, никаких писем по месту службы. Благодать!
— Но все-таки эмоции пропадают? — поинтересовался я.
— Почему пропадают, нет! Они теперь только наружу не выходят, не пускает их этот препарат. Он опять щелкнул по белой коробочке и добавил:
— Вернее, выходят, только так сказать в другой упаковке.
— Интересно, — сказал я, усмехнувшись, — здорово придумали.
— Что и говорить! — подтвердил сосед.
Стоп… Ничего этого не было. Все было наоборот. И когда моего разбушевавшегося соседа за 10 минут до конца матча вывели с трибуны, я, потирая отдавленную ногу, и отряхивая облитые розовым портвейном брюки, подумал:
— Да! Хорошо бы изобрести такое лекарство или еще что-нибудь такое придумать, чтобы это здоровое увлечение не вызывало таких нездоровых эмоций.
Матриархат
Вот сегодня 8 марта — Международный женский день, прекрасный праздник, ничего не скажешь.
И я сегодня тоже, конечно, жену поздравил, преподнес подарок, всякие слова там, какие нужно сказал, в общем все, как полагается.
Позавтракали. Я собираться стал. Жена мне говорит:
— Ты куда?
— Как куда. С собачкой погулять, с Бобиком.
А она мне:
— С Бобиком может и Вовка погулять.
Вовке, моему сыну, 8 лет, и он, конечно, очень самостоятельный парень.
Я тогда говорю:
— Ладно. К Гришке пойду, у меня с ним дела.
А жена мне:
— А мне кажется, сегодня у тебя и другие дела найдутся.
Я очень удивился и возразил:
— Какие же это дела? Ведь сегодня выходной. А сам чувствую, что уже попался, уже влип.
— Этот выходной к тебе никакого отношения не имеет. Это наш выходной, а вы только к нашему выходному дню просто примазались. Так что бери сумку, вот тебе список что надо купить, и марш в магазин.
И она ушла на кухню, этакой независимой походкой.
— Да нет, что трудно в магазин сходить что ли, не трудно, особенно 8 марта, да я даже с удовольствием.
Выхожу на улицу. Мать честная! А на улице одни мужчины, и все тоже с сумками, сетками, бидонами. Я сразу даже повеселел. Значит, думаю, не я один жертва.
Захожу на всякий случай к Гришке. Открывает жена. Я ее с праздником поздравил и спрашиваю, а Гриша где?
— А Гриша с 8 утра по магазинам ходит.
Да, подумал я, я то еще с 10, а Гришку уже с 8 впрягли. Дела. Иду в молочную. Народу, и опять одни мужчины. Толкучка. Правда, шума нет, да и, конечно, мы же тихие. Но зато все норовят без очереди прорваться, так что уже из тех, кто без очереди, тоже очередь образовалась. Вышел я из молочной, а у меня список еще на полтора листа. Только к двенадцати и управился. Прихожу домой, отчитался, и на диван — устал.
