Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе
В темноте, скрываясь от вражеских истребителей, на бреющем полёте мы пересекли Днепр. Потом, разыскав место высадки и набрав высоту не менее трехсот метров, которая обеспечивала безопасное раскрытие парашютов, высаживали десантников. Такие операции мы проделывали по нескольку раз за ночь.
Все действующие у Днепра самолёты нашей транспортной авиации были рассредоточены по разным тщательно замаскированным аэродромам небольшими группами, по десяти — пятнадцати машин в каждой.
Нашей группой командовал Таран.
Корабли с десантниками на борту взлетали через каждые три минуты. В первую ночь наш самолёт летел вслед за машиной Крюкова. Сам Крюков и его второй пилот Фалеев были моими старыми друзьями ещё по Тамбовской лётной школе.
Под крылом промелькнула тусклая цепочка красноватых стартовых костров. Мы поднялись в воздух. Темнота непроницаемая. Только далеко впереди отблесками разрывов и пламенем горящих селений полыхает линия фронта.
Цель наша была южнее Киева, в Каневском районе, неподалёку от станции Мироновка. Непрерывно гудели вражеские истребители, гитлеровцы поднялись в воздух, чтобы не допустить советский воздушный десант. Мы шли на высоте ста метров; силуэт нашего самолёта сливался с тёмной поверхностью земли; различить нас с высоты фашистам было непросто. Вот впереди блеснула широкая лента Днепра.
Багровое зарево отражалось в реке; вода, взбудораженная падающими осколками и бомбами, бурлила. Громыхали орудия, то и дело взлетали в небо ракеты, всё пространство над Днепром было прошито разноцветными пунктирами трассирующих пуль и снарядов.
К правому берегу, под огнём противника, бесконечными вереницами плыли плоты, рыбачьи баркасы, надувные лодки. Наши бойцы цеплялись за всё, что только могло держаться на воде. И по этой разнокалиберной и разномастной флотилии гитлеровцы беспрерывно били из пушек, пулемётов, автоматов и миномётов.
Били они не только по воде, но и по воздуху. Воздушного десанта они боялись ещё больше, чем плавучего. Совершенно беззащитные в этих условиях, наши транспортные самолёты вынуждены были перелетать через линию огня, надеясь лишь на удачу.
В грузовом отсеке, тесно прижавшись друг к другу, с зажатыми в руках автоматами сидели десантники. Увешанные гранатами, перетянутые крест-накрест парашютными лямками, они то и дело поглядывали в окна. Пока они чувствовали себя в относительной безопасности, но пройдёт пять — десять минут, и им придется покинуть вздрагивающий от близких разрывов самолёт и прыгать в ночь, прямо на голову фрицам. А там, внизу, круговой обстрел, рукопашная схватка, и не разобрать, где свой, где чужой. Чуть рассветёт — сбор группами на условный сигнал командира. Кто к этому времени уцелеет — приведёт себя в боевой порядок и пойдёт в атаку на гитлеровцев. Задача десантников — расширить плацдарм, на который непрерывно поступают новые подкрепления.
Цель близка, штурман уточняет расчёты. Снаряды рвутся кругом — справа и слева, под самолётом и над ним; немцы палят в небо, едва заслышав шум нашего самолёта. Я знаю по опыту, что видимый на близком расстоянии разрыв снаряда неопасен. А всё же ощущение неприятное. Кто знает, может быть, в следующий миг будет прямое попадание! Этого взрыва уже не увидишь и не услышишь.
Идущего впереди Крюкова не видно: дальше чем на двести метров вообще ничего не различить на фоне чёрного, безлунного и беззвёздного неба. И вот при пересечении Днепра прямо по курсу передо мной взвилось ослепительно яркое пламя. Оно совсем не походило на разрыв снаряда в воздухе. Такое пламя скорее напоминало вспышку при прямом попадании в самолёт.
«Неужели Крюков?» — пронеслось тут же в голове.
Огневой рубеж противника тянулся километра на два в глубь фронта, не больше, и мы пролетели его за тридцать секунд. Однако эти секунды, за которые мы успели преодолеть полосу смерти, кажутся вечностью. Утешает лишь мысль, что и гитлеровцам жарко приходится в эту ночь: наших транспортных самолётов, участвующих в десантной операции, — сотни, за каждым из них не угонишься. А бесстрашные советские воины тем временем летят и летят вниз с самолётов, расходятся и занимают позицию для боя…
— Цель! — докладывает наконец штурман.
Но я и так вижу — под крылом самолёта медленно плывут к земле белые купола парашютов, спускаются десантники, сброшенные другими самолётами группы Тарана.
Сейчас нужно собрать всю волю, проявить всё мастерство, чтобы не приключилось беды: самолёты заходят на цель с разной высоты, в темноте легко столкнуться с товарищем, купола парашютов плывут к земле со всех сторон — десантник может упасть тебе на крыло или стропами парашюта запутаться у тебя в хвостовом оперении и оказаться искрошенным винтом самолёта.
— Приготовиться! — звучит команда.
Парашютисты занимают исходное положение для прыжка в чёрную бездну. Механик и штурман открывают дверь кабины внутрь, свистит отсасываемый воздух. Вот первый десантник. Держа в одной руке оружие, в другой — кольцо, на случай, если откажет автоматическое устройство парашюта, он исчезает в раскрытой двери кабины. За ним — другой, третий, четвёртый… Мы накреняем самолёт в сторону раскрытой двери — один вираж, второй, и всё подразделение уже плывёт под белыми куполами к земле. Последним прыгает инструктор. Задание выполнено!
А там, внизу, уже закипает яростная перестрелка: приземлившиеся первыми парашютисты вступили в рукопашную схватку с гитлеровцами…
Едва успеваем резко развернуть самолёт в сторону: прошедший выше нас самолёт сбросил партию десантников, и они сыплются прямо на нас. Но всё обходится благополучно. Ложимся на обратный курс — он у нас сейчас проложен на большой высоте.
Приземлив свой самолёт и определив его на стоянку, вспоминаю о Крюкове.
— Все ли вернулись? — справляюсь у Тарана.
— Почти все, — мрачно и неохотно отвечает командир, — Вот только Крюкова и Бирюкова пока нет.
— Как это Крюкова? — невольно вырывается у меня. — Ведь он же раньше нас вылетел? Значит…
— Ничего это ещё не значит! — успокаивает, видимо, не менее меня встревоженный Таран. — Может быть, Крюков уклонился от маршрута или же сидит где-нибудь на вынужденной посадке. Неисправность какая. Мало ли что бывает…
Никто из нас не высказывает Тарану своих опасений, но каждого сверлит мысль: неужели та яркая вспышка впереди нашего самолёта — это?..
Грустно разбредаемся мы по своим землянкам. Отдыхать всё же надо — каждому из нас предстоят новые боевые вылеты. Как мы ни волнуемся за судьбу товарищей, усталость берёт своё. Вскоре я, как и остальные члены нашего экипажа, засыпаю мёртвым сном. Но сон мой непродолжителен — будит тревога за друзей.
