Афанасий Белобородов - Прорыв на Харбин
Японские пограничные заставы в деревнях Даньбинчжень, Шибянтунь, Шибянтунь-1, Куйтунь, Сяочжань М других располагались в одном-двух километрах от границы и примерно на таком же расстоянии от переднего края Дадинцэыского и Цзомутайского узлов сопротивления. Для ликвидации этих застав, а также отдельных пикетов и наблюдательных пунктов комендант 112-го УРа полковник Даниил Степанович Котов создал группы разведчиков, которые состояли в основном из пограничников и саперов укрепрайона. Одну такую группу подготовил офицер разведки 75-го пулеметного батальона старший лейтенант Лаптев. Наблюдая за японским постом на горе Шкура, он установил режим дня противника и прочие необходимые для успешной засады данные. В ночь на 9 августа шесть разведчиков во главе с сержантом Давыдовым отправились на задание. Вышли на тропу, по которой проходил путь японских наблюдателей к горе Шкура, быстро отрыли укрытия и, прикрывшись сверху пластами дерна и трухлявыми пнями, расположились цепочкой вдоль тропы. Каждый четко знал свою задачу. И вот наблюдатель рядовой Василий Жуков дернул сигнальный шнур. Это означало: "Идут!" По склону, один за другим, шли пятеро японцев, впереди - унтер-офицер. Когда они поравнялись с засадой, шнур дважды дернул уже сержант Давыдов. Разведчики выскочили из укрытия, схватка была короткой. К четырем утра группа Давыдова вернулась в батальон с пленным унтер-офицером.
В ту же ночь другая группа разведчиков в составе 30 пограничников и саперов направилась к японской погранзаставе Сяочжань. Она располагалась в двух километрах от границы, на дороге, проходившей между опорными пунктами к городку Эрженбай. Передний край вражеского укрепрайона был рядом, поэтому группа продвигалась, соблюдая все меры маскировки. Помог проливной дождь. Его шум скрадывал работу саперов, резавших колючую проволоку, которая была натянута между глубоким рвом и высоким глиняным валом, окружавшими внутренний двор заставы. Часовые не заметили пограничников, пока те, одолев скользкий глиняный вал, не ворвались с четырех сторон во двор. Объекты врага были заранее распределены. Часть бойцов атаковала пулеметные дзоты на валу, другая часть - казарму. Сопротивление японских пограничников было сломлено за четверть часа. Из четырех дзотов лишь один успел открыть огонь, но старший сержант Ибисов тремя гранатами уничтожил пулемет. К пяти утра группа без потерь и с двумя пленными вернулась в часть.
Примерно так же быстро и результативно действовали и другие разведывательные группы, атаковавшие заставы Куйтунь, Шибянтунь и другие. Из семи японских застав лишь гарнизону одной удалось бежать и скрыться за передним краем Мишаньского укрепрайона. Но к этому времени все пять артиллерийско-пулеметных и пулеметных батальонов группы Максимова перешли границу и начали продвигаться в глубь маньчжурской территории. На рассвете 10 пленных японских пограничников были доставлены к нашему НП, и полковник Шиошвили, хорошо владевший японским языком, начал допрос. Его результаты позволили нам уточнить оборону противника. Например, мы получили подробное описание опорного пункта Куйтунь-2, имевшего 10 дотов и развитую систему инженерных заграждений. Прояснилась до некоторой степени и путаница с номерами японских полков и дивизий, над которой во время подготовки операции пришлось поломать голову нашим разведчикам. Данные у них были разноречивые: то установят, что под Мишанем дислоцируется 25-я пехотная дивизия, то 125-я. А потом поступит информация, что дивизия куда-то ушла. Теперь стало ясно, что эта дивизия носила номер 25, а весной и в начале лета была реорганизована. На ее базе сформировали две дивизии (25-ю и 125-ю), из которых первая убыла в Японию, а вторая была отведена в глубину Мишаньского УРа. Командование Квантунской армии создало сложную систему условных номеров, которыми наделялись полки и дивизии. Один поручик, взятый в плен, даже жаловался на допросе, что условные номера меняют так часто, что их трудно запомнить. Поэтому затруднения наших разведчиков можно понять.
Конечно же нас интересовали не только цифры и факты, но и вопросы психологического порядка. Большинство пленных ответили, что теперь, когда вступил в войну Советский Союз, японская армия будет разбита, но солдаты все равно выполнят свой долг до конца, потому что этого требует дух Японии. С этой точки зрения представлял интерес дневник, найденный на заставе Куйтунь{27}. Его автором был рядовой солдат. Это была карманного формата записная книжка с тисненными золотом иероглифами: "Дневник священной войны". Под датой "7 декабря 1942 года" (нападение японского флота на американскую военно-морскую базу в Пёрл-Харборе) этот солдат записал: "Началась великая Восточно-Азиатская война. Незабываемый день!" На первой странице наклеена фотография летчика-смертника из отрядов "специальной атаки" (камикадзе), далее фотографии японского императора, Гитлера и Геббельса, вырезанные из газет карты "великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания", в которую помимо Японии включены все захваченные японской армией территории в Китае, Индонезии, Бирме и других странах, а также советский Дальний Восток. Трижды повторена дата призыва автора дневника в армию и пояснение, что это - день его второго рождения. Много в дневнике и выписок из сборника военных песен. Среди них такие, например, строки: "японский солдат не боится никаких трудностей и всегда улыбается; все, что ему нужно, - это горсть риса в ранце и пачка табака", "солдат никогда не грустит, он светел, как цветок вишни", "ты должен господствовать над миром и двигать время вперед, ибо оно служит нашей священной миссии", "все японцы - дети императора и рождены, чтобы умереть за него", "мы водрузим знамя Восходящего Солнца над Уралом" и прочая стихотворная смесь, воспевающая солдатские доблести, агрессивные устремления и боевой дух японской армии, и тут же - сентиментальные обращения к матери и невесте. Читал я и думал: до чего же они далеки по расстоянию, но близки по содержанию солдатские дневники гитлеровских и японских вояк. Только и разницы, что там "водружали" знамя над Москвой и с умилением вспоминали домашнюю канарейку, здесь - знамя над Уралом и цветок вишни.
Военно-полицейский режим, установленный Квантунской армией в Маньчжурии, был копией с тех давних времен, когда побежденные обращались в рабство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Естественна и реакция местного китайского населения - глухая ненависть к поработителям, которая вырвалась наружу в августе сорок пятого, как только японские вооруженные силы стали разваливаться под нашими ударами. Японский военный врач сетовал на допросе на "нехорошее" отношение китайцев к японцам (его, кстати сказать бросившего порученных ему раненых, схватили и передали советским бойцам китайские крестьяне). Врача спросили:
