Бернгард Рубен - Зощенко
«Как хотите, товарищи, а Николаю Ивановичу я очень сочувствую.
…А был этот человек в высшей степени сознательный. Другой бы выпивший человек начал бузить и расстраиваться, а Николай Иванович чинно и благородно прошелся по проспекту. Спел что-то там такое. Вдруг глядит — перед ним кино.
„Дай, — думает, — все равно — зайду в кино. Человек, думает, я культурный, полуинтеллигентный, чего мне зря по панелям в пьяном виде трепаться и прохожих задевать?..“
Купил он за свои пречистые билет. И сел в переднем ряду. Сел в переднем ряду и чинно-благородно смотрит.
Только, может, посмотрел он на одну надпись, вдруг в Ригу поехал. Потому очень тепло в зале, публика дышит, и темнота на психику благоприятно действует.
Поехал в Ригу наш Николай Иванович, все чинно-благородно — никого не трогает, экран руками не хватает, лампочек не выкручивает, а сидит себе и тихонько в Ригу едет.
Вдруг стала трезвая публика выражать недовольствие по поводу, значит, Риги.
— Могли бы, — говорят, — товарищ, для этой цели в фойе пройтись, только, говорят, смотрящих драму отвлекаете на другие идеи…»
Еще — из рассказа «Мещане»:
«Этот случай окончательно может доконать человека.
Василия Тарасовича Растопыркина — Васю Растопыркина, этого чистого пролетария, беспартийного чорт знает с какого года, — выкинули с трамвайной площадки.
…Стягивали вниз по просьбе мещански настроенных пассажиров.
Конечно, слов нет, одет был Василий Тарасович не во фраке.
Ему, знаете, нету времени фраки и манжетки на грудь надевать. Он, может, в пять часов шабашит и сразу домой прет. Он, может, маляр. Он, может, действительно, как собака грязный едет. Может, краски и другие предметы ему льются на костюм во время профессии. Может, он от этого морально устает и ходить пешком ему трудно.
И не может он, ввиду скромной зарплаты, автомобиль себе нанимать для разъездов и приездов. Ему автомобили — не по карману. Ему бы на трамвае проехаться — и то хлеб. Ой, до чего дожили, до чего докатились!»
Такою вырисовывалась людская панорама, увиденная Зощенко в повседневности и воспроизведенная им через своего героя-сказчика с его психологией, поступками, новоязом.
2. ФЕНОМЕНАЛЬНЫЙ УСПЕХ
Если в 1922 году вышла в свет всего одна книга Зощенко, первая в его жизни, то в следующем 1923-м были изданы уже четыре книги рассказов, и темп этот нарастал. Литературовед Цезарь Вольпе (опубликовавший накануне Великой Отечественной войны журнальный вариант своей «Книги о Зощенко» и погибший осенью того же 1941 года при переправе через Ладожское озеро из блокированного Ленинграда) подсчитал, что с 1922 по 1926 год вышло 25 сборников рассказов Зощенко.
За 5 лет — 25 книг! Конечно, из этого числа — много переизданий. И многие книжечки — небольшие, а то и вовсе малюсенькие, для дорожного чтения в поезде или просто в трамвае. Но показателен сам факт такого повального интереса читателей и издателей к этим рассказам и внезапно объявившемуся автору. Интерес этот ширился как эпидемия. Читатели искали его книги, покупали их нарасхват, издателям было выгодно его печатать — в 20-е годы большинство издательств являлись акционерными или кооперативными товариществами. Его печатали «Эрато», «Былое», «Картонный домик», «Эпоха» (Берлин), «Радуга», «Новелла», «Ленгиз», «Смехач», «Прибой», «Бегемот», «ЗиФ» («Земля и Фабрика»), Причем многие из них выпускали сборники его рассказов и «полновесными» книгами и одновременно брошюрками карманного формата в сериях своих «библиотек сатиры и юмора». А о юмористических журналах и их приложениях (скажем, «Веселая библиотека „Бегемота“») и говорить нечего — Зощенко стал там заглавным автором. Указанный пятилетний период завершился выходом в свет его капитального сборника «Уважаемые граждане», который выдержал за четыре года 10 изданий (5 изданий только в 1927 году).
Вот пример тогдашней феноменальной популярности Зощенко, взятый из книги Цезаря Вольпе (которая в полном объеме была напечатана лишь пятьдесят лет спустя и, несмотря на прошедший срок и хронологический обрыв исследования, остается интереснейшей монографией о Зощенко):
«В 1928 году Госиздат устроил особый книжный базар. Для лучшего распространения книг в течение нескольких дней сами писатели должны были продавать свои книги. Были сооружены киоски, над каждым прилавком повешена напечатанная на картоне фамилия торгующего здесь писателя, и базар открылся. Бульвар около Дома книги был переполнен толпами покупателей. Здесь продавал Тынянов, здесь — Тихонов, здесь — Федин, вот тут — Корней Чуковский. И с каждым можно было вступить в разговоры и от каждого унести книжку с автографом.
Некоторые киоски пользовались особенной популярностью. Можно было, так сказать, наглядно видеть степень успеха писателя у читателей. И самое большое столпотворение было около того киоска, в котором продавал Зощенко.
За прилавком стоял человек небольшого роста, с грустной улыбкой, с какой-то почти грациозной манерой держаться. Он произносил слова тихим, усталым голосом, как замечательно сказал В. Шкловский, „с манерой человека, который хочет очень вежливо кончить большой скандал“. И вокруг него кипели страсти, бурлила и напирала толпа, теснившаяся к киоску. Киоск трещал и угрожал рухнуть на виновника столпотворения.
Казалось, что у всех этих людей нет никаких других устремлений, кроме желания посмотреть на Зощенко и унести с собой от этого впечатления запас бодрости и веселья, недели на две по крайней мере.
Я помню двух молодых парней, с блаженными лицами взиравших через головы теснящихся у киоска на Зощенко. Один из них время от времени подымал руку по направлению к киоску, тыкал туда пальцем и с расплывшейся физиономией произносил: „Гы-ы-ы! Зощенко!!!“»
Рассказанная Ц. Вольпе история дает зримую картину необычайной популярности Михаила Зощенко, стремительно пришедшей к нему в 20-е годы. (Напомним, что девять лет назад к участвовавшему в этом книжном базаре общепризнанному литературному мэтру Корнею Ивановичу Чуковскому, автору многих книг, работник уголовного розыска Зощенко приходил в Студию на семинарские занятия и лекции, не напечатав тогда еще ни строчки.) Однако эпизодик с двумя молодыми парнями из этой истории иллюстрирует не столько даже саму популярность Зощенко, сколько ее феномен: ведь парни-то, судя по зарисовке, представляли собой как раз зощенковских «героев», осмеянных им в его рассказах, они сами были из того множества «уважаемых граждан» и «нервных людей», которыми он заселил свои наиболее сатирические книги и о которых указующе говорили как о «зощенковских типах». Феномен этот прямо отразился в заголовке еще одного знаменитого его сборника — «Над кем смеетесь». (Данный сборник имел в виду Осип Мандельштам, говоря о «самой лучшей книжке Зощенки».) Как и «Уважаемые граждане», сборник «Над кем смеетесь» издавался «Землей и Фабрикой» — подряд четырьмя изданиями в 1928 году. Таков был спрос на юмориста Зощенко. А разгадка этого феномена заключается в особенностях сатиры и юмора Зощенко, органично сочетавших смех, грусть и доброту к человеку.
