Василий Гиппиус - Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники...
Прощай! Да неужели у тебя не выберется времени писнуть хоть две строчки?
«Письма», I, с.331–332.
Н. В. ГОГОЛЬ — М. П. ПОГОДИНУ
20 февраля 1835 г.
Письмо твое от 7 февраля я получил от Смирдина сегодня, то есть 20 числа. Нельзя ли вперед адресовать прямо на мою квартиру? Что за лень такая! В Малой Морской, в доме Лепена. Хорош и ты. Как мне прислать вам повесть, когда моя книга уже отпечатана и завтра должна поступить в продажу? Мерзавцы вы все, московские литераторы. С вас никогда не будет проку. Вы все только на словах. Как! затеяли журнал, и никто не хочет работать! [Речь идет о «Московском Наблюдателе», издававшемся с 1835 г. под ред. Вас. Петр Андросова (1803–1841). ] Как же вы можете полагаться на отдаленных сотрудников, когда не в состоянии положиться на своих? Страм, страм, страм! Вы посмотрите, как петербургские обделывают свои дела. Где у вас то постоянство и труд, и ловкость, и мудрость? Смотрите на наши журналы: каждый из них чуть ли не сто лет собирается прожить. А ваш что? Вы сначала только раззадоритесь, а потом через день и весь пыл ваш к черту. И на первый номер до сих пор нет еще статей. Да вам должно быть стыдно, имея столько голов, обращаться к другим, да и к кому же? ко мне. Но ваши головы думают только о том, где бы и у кого есть блины во вторник, середу, четверг и другие дни. Если вас и дело общее не может подвинуть, всех устремить и связать в одно, то какой в вас прок? что у вас может быть? Признаюсь, я вовсе не верю существованию вашего журнала более одного года. Я сомневаюсь, бывало ли когда-нибудь в Москве единодушие и самоотвержение, и начинаю верить, уж не прав ли Полевой, сказавши, что война 1812 есть событие вовсе не национальное и что Москва невинна в нем. Боже мой! столько умов и всё оригинальных: ты, Шевырев, Киреевский. Черт возьми, и жалуются на бедность. Баратынский, Языков (ай, ай, ай! Ей богу, вы все похожи на петербургских широмижников, шатающихся по б[…]лям с мелочью в кармане, назначенною только для расплаты с извозчиками. Скажи пожалуйста, как я могу работать и трудиться для вас, когда знаю, что из вас никто не хочет трудиться. Разве жар мой не должен естественным образом охладеть? Я поспешу, сколько возможно, скорее окончить для вас назначенную повесть, [«Нос».] но всё не думаю, чтобы она могла подоспеть раньше 3-й книжки. Впрочем, я постараюсь как можно скорее. Прощай. Да ожидать ли тебя в Петербург, или нет?
«Письма», I, стр. 335–336.
Н. В. ГОГОЛЬ — С. П. ШЕВЫРЕВУ
10 марта 1835 г.
Посылаю вам мой «Миргород» и желал бы от всего сердца, чтобы он для моей собственной славы доставил вам удовольствие.
Изъявите ваше мнение, например, в «Московском Наблюдателе», вы этим меня обяжете много: вашим мнением я дорожу.
Я слышал также, что вы хотели сказать кое-что об «Арабесках». Я просил князя Одоевского не писать разбора, за который он хотел было приняться, потому что мнение его я мог слышать всегда и даже изустно. Ваше же я могу услышать только печатно. Я к вам пишу уже слишком без церемоний. Но, кажется, между нами так быть должно. Если мы не будем понимать друг друга, то я не знаю, будет ли тогда кто-нибудь понимать нас. Я вас люблю почти десять лет, с того времени, когда вы стали издавать «Московский Вестник», который я начал читать, будучи еще в школе, и ваши мысли подымали из глубины души моей многое, которое еще доныне не совершенно развернулось. [«Моск. Вестник» издавался в 1827–1830 гг. при ближайшем участии Шевырева. ] Вам просьба от лица всех, от литературы, литераторов и от всего, что есть литературного. Поддержите «Московский Наблюдатель», всё будет зависеть от успеха его. Ради бога, уговорите москвичей работать, грех, право, грех им всем. Скажите Киреевскому, что его ругнет всё, что будет после нас, за его бездействие. Да, впрочем, этот упрек можно присоединить ко многим. Я с своей стороны рад всё употребить. На днях я, может быть, окончу повесть для «Московского Наблюдателя» и начну другую. Ради бога, поспешите первыми книжками. Здесь большая часть потому не подписывается, что не уверена в существовании его, потому что Сенковский и прочая челядь разглашает, будто бы его совсем не будет и он уже запрещен. Подгоните с своей стороны всех, кого следует, и, самое главное, посоветуйте употребить все старания к тому, чтобы аккуратно выходили книжки. Это чрезвычайно действует на нашу публику. Москве предстоит старая ее обязанность — спасти нас от нашествия иноплеменных языков. Прощайте! Жму крепко вашу руку и прошу убедительно вашей дружбы. Вы приобретаете такого человека, которому можно всё говорить в глаза и который готов употребить бог знает что, чтобы только услышать правду.
Обнимите за меня Киреевского и вручите ему посылаемый при сем экземпляр. Другой экземпляр прошу вас отправить Надеждину.
Желаю вам всего хорошего, труда, спокойствия и прочего. Остаюсь вашим покорным слугой.
Ник. Гоголь.
«Письма», I, стр. 336–337.
Н. В. ГОГОЛЬ — М. П. ПОГОДИНУ
18 марта 1835 г.
Ну, как ты доехал? Что и как нашел всё? Посылаю тебе нос. Да если ваш журнал не выйдет, пришли мне его назад. Об[…]лись вы с вашим журналом. Вот уже 18 число, а нет и духа. Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что нос не может быть в Казанской церкви, то, пожалуй, можно его перевести в католическую. Впрочем и не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума. [«Нос» не был принят редакцией «Моск. Наблюдателя» и был напечатан в 1836 г. в «Современнике». При этом цензура превзошла ожидания Гоголя: нос пришлось «перевести» в Гостиный двор. ]
Кланяйся всем нашим.
«Письма», I, стр. 338.
Н. В. ГОГОЛЬ — М. А. МАКСИМОВИЧУ
Пб., 22 марта 1835 г.
Ой, чи живi, чи здоровi,
Bci родичи гарбузовi?
[Из песни «Ходить гарбуз по городу» (ходит тыква по огороду). ]
Благодарю тебя за письмо. Оно меня очень обрадовало, во-первых потому, что не коротко, а во-вторых потому, что я из него больше гораздо узнал о твоем образе жизни.
Посылаю тебе «Миргород». Авось-либо он тебе придется по душе. По крайней мере, я бы желал, чтобы он прогнал хандрическое твоё расположение духа, которое, сколько я замечаю, иногда овладевает тобою и в Киеве. Ей богу, мы все страшно отдалились от наших первозданных элементов. Мы никак не привыкнем (особенно ты) глядеть на жизнь, как на трын-траву, как всегда глядел казак. Пробовал ли ты когда-нибудь, вставши поутру с постели, дернуть в одной рубашке по всей комнате тропака? Послушай, брат: у нас на душе столько грустного и заунывного, что если позволять всему этому выходить наружу, то это черт знает что такое будет. Чем сильнее подходит к сердцу старая печаль, тем шумнее должна быть новая веселость. Есть чудная вещь на свете: это бутылка доброго вина. Когда душа твоя потребует другой души, чтобы рассказать всю свою полугрустную историю, заберись в свою комнату и откупори ее, и когда выпьешь стакан, то почувствуешь, как оживятся все твои чувства. Это значит, что в это время я, отдаленный от тебя 1500 верстами, пью и вспоминаю тебя. И на другой день двигайся и работай, и укрепляйся железною силою, потому что ты опять увидишься с старыми своими друзьями. Впрочем, я в конце весны постараюсь припхаться в Киев, хотя мне, впрочем, совсем не по дороге.
