Эммануил Казакевич - Весна на Одере
Началась незабываемая переправа. На лодках, катерах, бочках, самодельных плотах люди переправлялись на заветное Кавказское побережье. Они уже не боялись бомб, не боялись немцев, они хотели только одного: уйти на тот берег.
Когда немцы слишком напирали и становились слышны их возгласы, наши бойцы, не дожидаясь команды, бросались на неприятеля. Немцы в ужасе пятились и отступали, и тогда люди снова отходили к синему морю, слонялись у самой волны, тоскливо ожидая подхода очередных лодок. А в синем небе уже появлялась очередная стая немецких пикирующих бомбардировщиков "Ю-87".
Вот в это-то время к Оганесяну подвели его первого пленного. Это был высокий, слегка пьяный немец, который держал себя с вызывающей наглостью. Он, по-видимому, немало удивился, когда стоявший среди офицеров штатский человек, в замаранном глиной и землей синем костюме, с торчащим набок шелковым галстуком и с давно небритыми, иссиня-черными, ввалившимися щеками, стал его допрашивать на чистейшем, литературнейшем "хох-дейч" (верхненемецком).
Удивленный таким превосходным знанием немецкого языка, пленный отвечал Оганесяну на вопросы с некоторым даже уважением. Он был из 73-й пехотной дивизии и хвастливо сообщил, что именно его дивизия так стремительно прорвала фронт и отбросила русских к проливу.
- Поручите мне, - сказал он, - передать командованию о вашей сдаче в плен. Почетная капитуляция. Мы поражены вашей храбростью.
Так говорил этот паршивый полупьяный фриц, играя роль парламентера и спасителя.
Оганесян задрожал и начал отстегивать кобуру у стоявшего рядом капитана (у него самого пистолета в то время еще не было), но выстрелить не выстрелил, а только громко и гортанно кричал что-то непонятное. Это он ругался на родном языке, по-армянски.
С 73-й дивизией Оганесян повстречался еще раз, в конце 1944 года. Она занимала оборону северней Варшавы, в междуречье Буга - Нарева и Вислы. Лубенцов, знавший добродушие и ленивую меланхоличность своего переводчика, удивился поведению Оганесяна в то время. Только жгучая ненависть могла так изменить этого человека.
Заполучив первого пленного, Оганесян долго смотрел на него, усмехаясь недоброй усмешкой, обнажившей его пожелтевшие от махорки неровные зубы. Он спросил:
- Где вы были в 1942 году?
- Вначале я был у Керчи... - начал было пленный и вдруг задрожал, увидев перекосившееся лицо переводчика.
Когда пленного увели и Оганесян стал тем же добрым, милым, чудаковатым Оганесяном, каким был всегда, он рассказал Лубенцову историю своего знакомства с 73-й пехотной дивизией.
- Какой костюм пропал! Какой галстук пропал! - восклицал он, словно это было самое главное. - Я переправлялся на бочке, а одежду волна с бочки смыла... Может, она там где-нибудь еще плавает.
Лубенцов не улыбнулся забавному окончанию страшного рассказа. Он сказал:
- Что ж, подождем. Насколько я разбираюсь в обстановке, твоей семьдесят третьей наступит конец в ближайшие дни.
Действительно, 73-я пехотная дивизия немцев была разгромлена в пух и прах под Варшавой. Ее солдаты разбрелись кто куда, побросав оружие; артполк попал а плен весь целиком. Не раз еще встречались Оганесяну пленные из этой дивизии. Однако, хотя он чувствовал себя вполне отомщенным за керченские дни, солдат 73-й он допрашивал долго, подробно, смакуя детали разгрома и допытываясь о судьбе полков, батальонов и даже отдельных офицеров, фамилии которых он знал. А знал он о 73-й дивизии всё!
Теперь к нему неожиданно попали еще два солдата из этой дивизии. Он стал их допрашивать, по обыкновению злорадно усмехаясь и подсказывая подробности, удивлявшие их.
Один из них - молодой длинный немец с рыжими вихрами - на вопрос переводчика, при каких обстоятельствах он попал в плен, ответил, что его и товарища захватил русский солдат на уединенном фольварке, где они укрывались, собираясь переодеться в гражданское платье и пробраться домой.
- Спроси, где его дом, - спросил Лубенцов.
Оганесян спросил и услышал в ответ:
- Шнайдемюль.
Лубенцов вздрогнул. Это была удача. Он даже удивился, почему Оганесян так спокойно воспринял ответ немца. Ну да! Здесь кончался переводчик и начинался разведчик.
Отправив остальных немцев на сборный пункт военнопленных, Лубенцов при помощи переводчика стал подробно и дотошно расспрашивать немцев из Шнайдемюля.
Пленные показали следующее:
Город Шнайдемюль - польское его название - Пила - стоит на реке Кюддов. Через него проходят "имперская дорога No 160", ведущая к Балтийскому морю, на Кольберг, "имперская дорога No 104", которая через Штеттин тянется до Любека, в провинции Ганновер, и, чуть западнее, "имперская дорога No 1" - на Берлин и далее на Магдебург, Брауншвейг, Дортмунд, Эссен, Дюссельдорф, Аахен.
Немец с рыжими вихрами, оказавшийся шофером, особенно расхвалил эту последнюю "имперскую" дорогу.
- Эта дорога, - рассказывал он не без самодовольства, как построивший дорогу подрядчик при сдаче ее владельцу, - хорошо асфальтирована и весьма благоустроена. Она приведет вас в Берлин, прямёхонько к центру, к Александерплатц. От Шнайдемюля до Берлина - ровно двести сорок километров. Три часа хорошей езды на автомобиле.
Лубенцов не мог не улыбнуться при этих гостеприимных словах немца. Немец-шофер, почувствовав себя в родной стихии, закатывал глаза и продолжал восторженным слогом путеводителя:
- Дорога номер один - самая длинная в Германии и, кроме автострады, самая благоустроенная... Она тянется далеко-далеко, до самой границы с Бельгией...
- А сколько это? - спросил Лубенцов.
- Свыше восьмисот километров.
Лубенцов рассмеялся. Ему, дальневосточнику, показалось смешным это ничтожное расстояние. От границы до границы - восемьсот километров! Он вспомнил приамурские дали, где тысяча километров считалось рукой подать. Вспомнил он также и про "зеленую улицу" протяжением почти в четыре тысячи километров, о которой слышал вчера от генерала-танкиста.
- Ну, ладно, ближе к делу, - сказал он, наконец. - Пусть расскажут о Шнайдемюле.
Пленные начали рассказывать.
Город с востока и юга окружен полосой лесов "штадтфорст". Да, они знают, где находятся старые крепостные форты. Один, самый большой, расположен километрах в пятнадцати восточной города. Там же имеются траншеи. Пять километров южнее еще один форт - "Вальтер". Между фортами старые пулеметные точки, бетонные. Правда, они очень запущены, заросли травой и цветами, в них часто играли дети. Ведь границу отодвинули далеко на восток! Леса изобилуют озерами и впадающими в Кюддов речушками.
Пленные старательно нанесли свои данные на схему, подробно поясняя каждую черточку.
Что касается самого города, то это обычный город с казармами, лесопильными заводами, памятником Фридриху Прусскому, канатными фабриками, старыми кирхами. Один пленный живет на Гинденбургплатц, в центре, а второй - на Берлинерштрассе, на западной окраине. Там у них родственники, а именно...
