Эрих Манштейн - Из жизни солдата
Остается спорным и вопрос о том, действительно ли существовала в то время непосредственная угроза путча высших руководителей СА. Однако, независимо от приводимых сейчас, через много лет, аргументов, подтверждающих или опровергающих версию о подготовке путча, можно с уверенностью утверждать, что в июне 1934 года те инстанции, которые тщательно отслеживали обстановку в рядах СА, не без основания считали возможным и реальным бунт штурмовиков. Даже если предположить, что в конце июня Рем еще колебался, то и в этом случае можно считать, что его наиболее радикально настроенные единомышленники все равно вынудили бы своего лидера довести дело до конца. Было очевидно, что руководство С А не смирится с отведенной штурмовикам ролью нелегальной полиции и что оно прежде всего рвалось к власти и рассматривало своих подчиненных в качестве передового отряда, необходимого для продолжения революции. Не случайно многие из ближайших соратников Рема довольно цинично заявляли о приближающейся «ночи длинных ножей» и «второй революции».
Непонятно было, почему Гитлер так долго безучастно наблюдал за весьма подозрительной активностью наиболее одиозных фигур из числа руководителей СА. Стоило ему вмешаться раньше, и тогда, вероятно, удалось бы избежать чрезмерного кровопролития.
Нужно сказать еще несколько слов о том, как был воспринят разгром штурмовиков в народе и в армии. На этот счет существует довольно распространенное мнение, что 30 июня 1934 года третий рейх перестал быть правовым государством. В подтверждение этого обычно приводятся многочисленные факты беззакония и произвола, имевшие место на протяжении всего периода правления национал-социалистов. Однако, несмотря на безусловную правильность такого вывода с точки зрения сегодняшнего дня, хотелось бы отметить, что, как будет показано ниже, данное утверждение в тот период, когда происходили описываемые события, было далеко не столь очевидным для подавляющего большинства немцев.
Разумеется, уже летом 1934 года почти всем было ясно, что массовые казни штурмовиков представляли собой доселе невиданный для Германии акт произвола властей. И пусть в других странах, во время других революций и по совсем другим поводам уже не раз происходили подобные кровавые драмы, — германская история такого еще не знала! И даже подготовленный позднее правительством и утвержденный рейхстагом «Закон о защите государства в чрезвычайной ситуации» ничего не меняет в том, что кровавая расправа над штурмовиками явилась вопиющим актом беззакония. Однако те, кто были очевидцами этих событий, смогут подтвердить, что подавляющее большинство немцев в то время не воспринимали их как первое звено в цепи беззаконий, совершенных нацистским режимом. Более того, многими решительные действия по отношению к штурмовикам расценивались тогда как вполне оправданная попытка положить конец беззаконию и навести порядок в стране. И только теперь, по прошествии многих лет, мы понимаем, как велико было заблуждение, в плену которого мы все оказались в те годы.
Возмущение, переходящее в ненависть, и озабоченность, превращающаяся в страх, — плохие советчики. Они способны притупить интуицию и заглушить чувство справедливости. Мы, немцы, с лихвой испытали и то и другое, причем не только при Гитлере, но и в послевоенное время. В этом и заключается, по-моему, разгадка того, почему народ, всегда славившийся обостренным чувством справедливости и законности, смирился с вопиющим беззаконием. Во всяком случае, одними законами морали и нравственности объяснить случившееся с нами невозможно.
Не следует, однако, забывать о том, что ни народ, ни рейхсвер, по сути дела, никак не могли повлиять на ход и исход кровавой расправы по той простой причине, что они узнали о ней слишком поздно. А размахивать кулаками после драки было не просто бесполезно, а смертельно опасно: все могло закончиться еще более кровавой гражданской войной.
Трагизм ситуации, возникшей в связи с подавлением заговора штурмовиков, усугубляется тем, что наряду с отпетыми негодяями и государственными преступниками пострадали и совершенно невинные люди.
Можно ли было избежать жестокой расправы над членами СА? Ответ на этот вопрос не так прост, как кажется. Прежде всего весьма велика была вероятность того, что попытка ареста и последующего предания суду главных заговорщиков повлекла бы за собой вооруженное сопротивление ничего не подозревающей основной массы рядовых штурмовиков. Правда, рейхсвер вместе с полицией, скорее всего, справился бы с мятежниками, действия которых едва ли нашли бы поддержку в народе. Однако многие полагали тогда, что решительным и безжалостным мерам по отношению к наиболее отъявленным функционерам СА, своими выходками давно поставившими себя вне закона, следовало отдать предпочтение перед более умеренными и затяжными действиями, результатом которых могло бы стать большое число жертв с обеих сторон. Наконец, не следует забывать о том, что как раз среди противников НСДАП было немало тех, кто считал аферу Рема внутренним делом партии, которая вправе была поступить с отступниками так, как она считала нужным. «Революция пожирает своих детей» — вот фраза, которая была на устах у многих 30 июня 1934 года и в последующие годы, хотя она и относится к совсем другим временам и событиям.
Что касается безвинной гибели тех, кто не имел ничего общего с планами Рема и деятельностью его организации, то все они либо стали жертвами внутрипартийных интриг, либо пострадали от самодурства государственных чиновником, которым они стали чем-то неугодны или опасны. Произвол, допущенный в отношении этих людей, не может быть оправдан даже с позиций «защиты государства в чрезвычайной ситуации» — лозунга, с помощью которого с легкой руки правительства и рейхстага была подведена «законная» база под действия фюрера и его единомышленников.
Убийство генералов фон Шлейхера и фон Бредова, из которых последний долгие годы являлся правой рукой Шлейхера в имперском министерстве обороны, затрагивало армию самым непосредственным образом. Мы вправе были ожидать от военного министра Бломберга немедленного и строгого наказания виновных. После того, как по прошествии какого-то времени ничего подобного не произошло, я попросил Вицлебена обратиться с соответствующим запросом к главнокомандующему сухопутными войсками. С свою очередь Фрич — к сожалению, безрезультатно — пытался уговорить Бломберга обратиться по данному вопросу к Гитлеру. Насколько мне было известно, Бломберг в оправдание своего отказа сослался на слова Гитлера о том, что через некоторое время он может представить доказательства тайного сотрудничества Шлейхера и Бредова с врагами рейха. Мне трудно судить о том, действительно ли Бломберг поверил тогда в существование этих доказательств. Как бы то ни было, но Бломберг из-за своей медлительности явно упустил шанс добиться от Гитлера наказания виновных в убийстве обоих генералов. Бломберг был в первые дни после событий 30 июня единственным человеком, способным на такой шаг, так как никто, кроме него, не был лучше информирован обо всем происходящем. После того, как Гитлер в рейхстаге публично взял всю ответственность на себя и добился от депутатов принятия закона, оправдывающего его действия, стало ясно, что отныне можно не рассчитывать на то, что фюрер выдаст людей, ответственных за подлое убийство.
