Виктор Неволин - Человек, лишённый малой родины
Рассказываю всё это потому, что в 1943 году мы случайно встретились с нею в Асино, где я продолжал учиться. Увиделись случайно на улице, и оба обрадовались встрече. Оля приехала в Асино в райвоенкомат, чтобы добровольцем пойти на фронт. Она уже успела выйти замуж, но мужа забрали в армию, где он погиб в конце 1942 года. Погиб на фронте и её дядя, всеми нами уважаемый Михаил Михайлович. Близких не осталось никого, и вот она тоже решила пойти на фронт.
Вечером мы пошли с нею в кино, а потом долго гуляли, вспоминая одноклассников и знакомых в Батурино. На другой день я ушёл из школы проводить её на вокзал. Девичья команда была небольшая, меньше десяти человек, в сопровождении работника райвоенкомата. Оля вела себя бодро, но мне почему-то было сильно жалко её. А когда мы начали прощаться и я подал ей руку, Оля бросилась ко мне, крепко обняла и горячо поцеловала. У нас обоих появились слёзы на глазах.
До сих пор не могу понять, чем был вызван её добровольный уход на войну. Она не говорила, что хочет отомстить немцам за гибель самых дорогих в жизни людей – мужа и дяди. Но это, пожалуй, и не было одним патриотическим порывом. Мне показалось, на фронт Оля пошла от безысходности и беззащитности. Больше я ничего о ней не слышал, и как сложилась её дальнейшая судьба, мне неизвестно.
Пока же Великая Отечественная ещё не началась. Я по-прежнему учился в восьмом классе в Батурино и жил с Митей у старшего брата. Моими школьными друзьями были Саша Черёмушкин, А. Шахматов (звали его Пушкиным – он был похож на поэта, такой же курчавый). Имена других уже запамятовал. Каждую неделю мы ходили в кино. В целом у нас обстановка была тёплой и дружной, но материально мы жили скверно. Мясо видели редко. Молока вообще не было. Ведь на четырёх едоков у нас был всего один работник, да и тот с маленькой зарплатой. Всё же наша бабонька умудрялась нас чем-то кормить. Еда в основном состояла из постных щей и каши с растительным маслом. Иногда добывали рыбу. Картошку заготовили с осени. Её привезли из ближайшей деревни, и бабонька картошку не чистила, а скоблила для экономии.
Добавлю ещё несколько слов о нашей бабоньке, которая всегда была самым близким для меня человеком с тех пор, как я помнил себя. Недаром, когда я в детстве пытался вырваться из ссылки на свободу я бежал именно к ней (не по нашей воле мы были тогда временно разлучены). И в более поздние годы именно она была для меня надеждой и опорой, светом в окошке. Бабонька прожила долгую жизнь и умерла в 1957 году в Абакане среди родных и близких людей, когда уже вся наша семья была свободна.
Незадолго до этого я сводил её в Томске в староверческую церковь. Она там причастилась и оставила церкви все свои мизерные денежные накопления. Самую добрую память я храню о ней до сегодняшних дней. Бываю на её могиле, привожу в порядок место последнего упокоения бабоньки. Жалею, что не смог приехать на её похороны. Я работал тогда в Северо-Енисейском, и срочные дела не отпустили меня.
Она часто говорила мне при встречах в нашей дальнейшей жизни: «Витя, я каждый день за тебя молюсь и прошу Бога, чтобы он хранил тебя». Я всегда помню её.
Однако продолжу своё повествование о нашей тогдашней жизни. Она шла день за днём и была полна разнообразными событиями. Объявили войну с белофиннами, и снова было установлено нормирование хлеба и других продуктов. Хлеба в магазине не хватало, хотя и давали по списку. Приходилось занимать очередь в четыре-пять часов утра, и это дело поручалось мне. Бабонька будила меня. Я бежал к магазину, занимал очередь и шёл домой досыпать, а к восьми утра отправлялся уже покупать хлеб.
Иногда мы ходили в гости к старым знакомым Муравьёвым, которые приветили нас в первые дни в Батурино. Семён Муравьёв охотно играл на саратовской гармошке с колокольчиками и пел частушки. Его хозяйка Ксения, женщина хлебосольная, тоже радушно встречала нас и казалась нам самой хорошей и красивой женщиной, хотя лицо её было покрыто оспой. Радушие скрывало все изъяны, и мы отдыхали у Муравьёвых и душой, и телом. В общем, когда мы бывали у них, всегда уходили оттуда сытыми.
Семён был из Саратова, там его отец имел пекарню. За это их и выслали. Родители умерли, и сын унаследовал ремесло. Работал пекарем, причём пекарем высшей квалификации. С ним мне пришлось ещё встретиться через пару лет, но уже в другой обстановке.
В 1942 году я учился в Асино, в райцентре, и жил на квартире конюха, который обслуживал НКВД и милицию района. Заключённые в КПЗ под стражей часто приходили на конный двор на разные работы. Однажды к нам зашёл один из заключённых и передал привет от Семёна Муравьёва. Он в КПЗ ждал отправки в Томск на пересылку. Его арестовали и дали несколько лет лагерей за какую-то махинацию с продажей хлеба на пекарне. Мы с сестрой собрали, что у нас было съестного, и послали передачу старому знакомому. Вскоре получили ответ с благодарностью.
Через несколько дней Семёна отправляли этапом на железнодорожный вокзал. Я схватил булку хлеба, ещё что-то и побежал к милиции. Среди этапа заключённых в пешем строю увидел дорогое лицо. Семён, как всегда, улыбался. С большим трудом мне удалось пробиться к колонне и отдать передачу из рук в руки. Он поблагодарил и передал привет моим родителям. Когда зэков подогнали к вагонам, старший конвойный скомандовал: «На колени!», – и все рухнули в снег. Да так и стояли, пока не началась посадка. На прощание мы помахали друг другу рукой.
Это была наша последняя встреча. Семён страдал язвой желудка, и через несколько месяцев сообщили, что он умер в лагерях.
Весной в нашей компании в Батурино произошло новое несчастье. Митин одноклассник, наш общий друг и постоялец Костя Кривошапкин, сильно простудился и заболел скоротечным туберкулёзом лёгких. Мы все переживали за него. Уж больно хорош он был как человек и большой умница. Но болезнь оказалась неизлечимой. Через пять месяцев Костя вернулся из Батурино на свой участок умирающим и там скончался. Всё говорил перед смертью: лучше бы умереть на войне, чем в больнице.
Наступила весна 1941 года. Предстояли экзамены, и я стал подумывать об обратной поездке к родителям, на участки. Хоть в ссылке и тяжело, но без родителей ещё труднее, да и соскучился я по дому. Я попросил Сашу, чтобы он помог мне возвратиться домой через Томск. Для этого паспорта не требовалось, а нужна была справка от комендатуры, что возвращаюсь с учёбы к родителям. Наскребли денег на дорогу, узнали, когда приходит пароход из Томска, и я стал ждать день отъезда, рассчитывая вернуться в Батурино на следующий год в девятый класс. Думал, что уезжаю временно, а оказалось, что навсегда…
«Сороковые, роковые…»
Город Томск. Первый год без учёбы
