Андрей Ранчин - Борис и Глеб
Но источники прямо или косвенно свидетельствуют о глубоком усвоении Владимиром истин новой веры, в частности милосердия и евангельского предостережения-призыва: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1). Подробнее об этом еще придется сказать чуть позже. Не исключено, что духовное перерождение было столь серьезным, что затронуло и сексуальное поведение князя. Между прочим, даже недоброжелательный Титмар пишет, что Владимир осознавал свой грех и стремился загладить его добрыми делами{172}.
Даже если русский князь после крещения и не сменил прежнюю полигамию на союз с одной венчанной супругой, это нарушение христианской заповеди не выглядит чрезвычайным событием на фоне сексуального поведения тех времен, в частности в новокрещеных странах.
В уже христианизированной Чехии во второй половине X века среди знати было довольно широко распространено многоженство{173}. В Польше начала XI века предписанием моногамии открыто пренебрегал тесть Святополка Окаянного польский князь Болеслав Храбрый. Будучи женат на Оде, дочери маркграфа Эккихарда, Болеслав вывез, как уже говорилось, из захваченного им Киева одну из дочерей Владимира и сделал ее своей наложницей.
Весьма вольными были нравы в скандинавских странах, с которыми в культурном отношении была тесно связана Русь и с правителями которых русские князья часто заключали брачные союзы. «<…> Олав Шётконунг, сын Эйрика Победоносного и Сигрид Гордой, первый общешведский король (995—1020/22) и первый христианский правитель шведов, имел сына от жены-христианки и несколько детей от наложниц, в частности Эймунда (Эмунда), правившего после брата Анун-да-Якоба (1050—1060-е гг.), а также дочь Астрид, ставшую супругой норвежского короля Олава Святого. А в “Саге об Олаве Святом”, норвежском короле-крестителе, рассказывается, что до женитьбы у него была наложница — взятая в плен дочь ярла “из страны вендов”. <…> И это лишь немногие примеры. Гамбург-бременский священнослужитель Адам Бременский, пользовавшийся гостеприимством датского короля Свейна Эстридсена в 70-е гг. XI в., был совершенно поражен распущенностью, царившей при королевском дворе Дании в отношениях полов, в том числе любвеобилием своего покровителя, которому он снисходительно это прощал за его преданность делам церкви. Каноник объяснял сексуальные вольности мужчин и женщин частыми отлучками мужчин в связи с викингами (здесь: военные походы за добычей. — А. Р.), с чем отчасти можно бы и согласиться. Можно также объяснять широко распространенные внебрачные связи скандинавов языческими представлениями и нравами, которые господствовали в эпоху викингов и в виде заметных реликтов сохранялись в народной толще и в XIII в., и позднее»{174}.
При этом дети от наложниц могли получать у скандинавов те же права, что и законнорожденные. Так, «Сага о людях из Лососьей долины» рассказывает о знатном и богатом исландце Хаскульде, приобретшем рабыню, которая родила ему сына. Позднее отец завещал ему треть своего имущества, как и двум законным сыновьям. Как оказалось, наложница была дочерью ирландского ярла, попавшей в плен. Ее сын был признан знатной ирландской родней{175}.
История сына Хаскульда относится к X веку — времени, когда скандинавский мир еще не был христианским. Однако и после принятия христианства скандинавы не оставили прежних обычаев. Помимо уже приведенных примеров из жизни шведского и норвежского конунгов можно вспомнить о внучатом племяннике Олава Святого Магнусе Голоногом, норвежском конунге в 1093—1103 годах. У Магнуса были три сына от трех наложниц: Эйстейн, Сигурд и Олав, которые после смерти отца совместно правили Норвегией. О матери Эйстейна известно, что она была простолюдинкой, но мать Олава была знатного рода{176}. Между прочим, и сам Магнус Голоногий был сыном наложницы{177}.
И связь Олава Святого с наложницей, и сожительство Магнуса Голоногого с наложницами относятся ко времени до их женитьбы. По мнению современной исследовательницы, эта форма отношений «складывалась как бы взамен супружества, но не наряду с ним. <…> Такое наложничество выглядит как более или менее временное и не оформленное по закону супружество. <…> С женитьбой мужчины или воссоединением его с женой такое сожительство прекращалось, мужчина его прерывал; в сагах об этом говорят иногда более выразительно: “прогнал” (сожительницу), т. е. “гражданский” и узаконенный браки не совмещались»{178}.
Однако известны и примеры совсем иного рода, причем относящиеся именно к скандинавским правителям. Упоминавшийся сын Магнуса Голоногого Сигурд Крестоносец, правивший Норвегией в 1103—1130 годах, «сделал Боргхильд своей наложницей и увез ее с собой; их сыном был Магнус Слепой (1130—1135), а женат Сигурд при этом был на Мальмфрид <…>»{179}. Брат Олава Святого, норвежский конунг Харальд Суровый Правитель, по-видимому, держал наложницу, состоя в браке с Эллисив — Елизаветой Ярославной, дочерью Ярослава Мудрого{180}. По замечанию исследовательницы средневековой Скандинавии, «история знает немало примеров того, что наследники престолов были рождены от наложниц и рабынь конунгов, и это, полагают исследователи, было общей практикой, вызывавшейся к жизни, особенно в высших слоях общества, желанием оставить после себя одного или более наследников, продолжателей рода»{181}. У скандинавских правителей были и особые соображения: «наложницы и незаконнорожденные сыновья конунгов служили для укрепления альянсов в не меньшей степени, чем институт усыновления»{182}. А что касается Харальда Сурового Правителя, то его связь с наложницей Торой помимо политических соображений могла быть вызвана тем, что у конунга и Елизаветы не было сыновей{183}.
В авторитетных православных текстах, получивших распространение в славянском мире, сексуальная «свобода» строго осуждалась. «Закон судный людям», составленный одним из создателей славянской азбуки и письменности святым Мефодием в Великой Моравии в конце IX века на основе византийской «Эклоги» и служивший славяноязычным правовым кодексом, обличал как преступления сношения с рабыней и многоженство, которые по языческим представлениям не были преступны{184}. Многоженство традиционно сурово осуждали византийские миссионеры. Киевский митрополит грек Иоанн II в конце XI века замечал: «<…> Не отказавшиеся от многоженства являются чужими для веры». Митрополит велел не причащать тех, кто допускает «общение с двумя женами — это далеко от нынешнего благочестия и благопристойного ромейского (византийского. — А. Р.) жития». Церковного наказания — епитимий, утверждал он, заслуживают те, кто живет с женами без венчания: это блудники{185}. Средневековая книжность, в том числе и сочинения православных славянских церковных писателей[63], рассматривала сексуальную невоздержанность как проявление языческого начала и расценивала блуд как служение дьяволу.
