Алексей Щербаков - Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе
Нигилизм и апокалипсические картины всеобщего разрушения смаковали тогда многие. Но у Маяковского это получалось лучше всех. Видимо, потому, что он был наиболее искренен. Ненависть симулировать куда труднее, нежели любовь.
Вообще-то в своем раннем творчестве Маяковский использовал вполне традиционные представления, разработанные еще романтиками. Такие, к примеру, как «поэт и толпа», богоборчество, романтизацию зла и разрушения. Все это было еще у Лермонтова. Другое дело – Маяковский довел все это до крайности, до логического конца. Все мне не отвязаться от аналогий с рок-музыкой. Ну люблю я ее. Так вот, афроамериканская лирическая песня, блюз, в своей экстремальной форме превратилась в мрачный истошный хеви-метал. То же самое мы видим и у Маяковского. И в этом он был очень созвучен надвигающимся революционным событиям. Потому что марксизм-ленинизм, да и нацизм – это всего лишь доведенные до логического конца идеи, вызревавшие в Европе в течение двух предшествующих столетий.
При всем при этом Маяковский как человек был просто ходячим противоречием. Парень двухметрового роста с квадратным подбородком, угрюмым взглядом уличного хулигана и зычным баритоном, он, мягко говоря, отнюдь не являлся образцом мужественности. Маяковский обладал невероятным набором комплексов и фобий. Так, к примеру, он всю жизнь страдал болезненной чистоплотностью, происходившей из боязни инфекции. Поздоровавшись за руку с человеком, он долго потом протирал руки одеколоном. Воспевая тотальное разрушение, создавая исключительно кровожадные стихи и поэмы («Понедельники и вторники окрасим кровью в праздники!»), Маяковский в реальной жизни патологически боялся боли, а особенно – крови. Своей и чужой. Выступления футуристов часто кончались мордобоем. Самым драчливым в их компании был хлипкий, но злой, как хорек, Алексей Крученых. А вот случаев участия в потасовках амбала Маяковского не отмечено ни одного. Впрочем, может, это и к лучшему. Если бы Маяковский двинул кому-нибудь по башке графином, то поехал бы на каторгу за убийство. Силушкой-то его Бог не обидел.
Да и вообще, за всю его жизнь не замечено случаев, чтобы он применял кулаки. Для литературных нравов того времени (как, впрочем, и любого другого) – случай редчайший. В этой среде драки – ничуть не менее распространенное явление, чем среди гопников. Бывали, знаем. Но дело даже не в кулаках. Маяковский, что называется, плохо держал удар. Когда такая особенность характера у поэта – говорят «тонкая ранимая душа». Когда у солдата или бизнесмена – говорят «слабак». Впрочем, каждому свое. Солдату – солдатское, поэту – поэтово. Возможно, это качество являлось причиной, что Маяковский всегда стремился быть в команде. Качество вообще-то талантливым людям несвойственное.
Но это так, к слову. Все это не имеет такого уж большого значения. Маяковский был великолепным артистом. А актеру, играющему героя, не обязательно самому быть героем. Главное – чтобы в его игру верили зрители. А они верили[22]. Во всяком случае, стихи и поэмы Маяковского имели успех. Правда, успех этот был в значительной степени скандальным. Поэтическое мастерство оценили лишь немногие эстеты – вроде критика Корнея Чуковского или художника Ильи Репина. Но все-таки успех есть успех. В поэтической тусовке предреволюционного периода Маяковский прочно занял место эдакого «хулигана Вовочки». К примеру, в Питере он регулярно появлялся в знаменитой «Бродячей собаке», где слонялся мрачной тенью и портил всем настроение. 11 февраля 1915 года Маяковский прочел в «Бродячей собаке» стихотворение «Вам!», где помимо традиционного хамства имелось и немного матерщины.
Я лучше в баре блядям буду
Подавать ананасную воду![23]
По тем временам это было запредельно. Тогда материться в приличном обществе было категорически не принято. Скандал вышел страшный. После выступления в Маяковского полетела посуда и всякие прочие мелкие предметы. «Бродячую собаку» чуть было не закрыли. Но, впрочем, если не считать хозяина заведения Виктора Пронина, которому пришлось долго и нудно объясняться с начальством, все остались довольны. Такие люди, как молодой Маяковский, в богемной среде всегда имеются. Без них скучно.
Хуже было другое. К 1916 году Маяковский начал иссякать. В самом деле, сколько можно кричать о том, что все гады и все ненавидишь? Конечно, поэмы «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник» были еще и о любви. Но и тут тема оказалась исчерпанной. Последние дореволюционные произведения Маяковского производят впечатление вымученных. Вроде последних бесконечных продолжений популярного фильма. Их снимают, потому что тему надо выработать до конца, но снимать-то уже нечего. Но тут Маяковскому помогла история. Началась революция.
Попытки шагать в ногу
«Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось».
Так сам Маяковский характеризует свое отношение к Октябрьскому перевороту. В самом деле, как мы помним, у футуристов никаких сомнений не было. Хотя бы потому, что терять им было нечего. А вот приобрести они могли очень многое.
А были ли у тогдашнего Маяковского какие-нибудь четкие политические взгляды? Вопрос непростой. В юности он всерьез игрался в революцию, в 1908 году в пятнадцатилетнем возрасте вступил в РСДРП[24]. Его три раза арестовывали, и в конце концов Маяковскому пришлось отсидеть одиннадцать месяцев в «предварилке» в Бутырской тюрьме. Суд его признал виновным в антигосударственной деятельности – будущий поэт был причастен к деятельности подпольной большевистской типографии. Однако было признано, что действовал он «по несознанию», а потому Маяковский легко отделался. Наверное, суд был прав. Во всяком случае, революционная деятельность Маяковского на этом закончилась. Как отрезало. Хотя убежденных революционеров такая мелочь, как тюрьма, не останавливала. Возможно, ему сильно не понравилось в тюрьме. Да и вообще, большевики-подпольщики были людьми совсем иного склада. В те времена членство в РСДРП требовало активной работы по раздуванию революции. Что было хлопотно, опасно и, как тогда казалось, не обещало скорых результатов. Да-да. В период между 1905 годом и Первой мировой войной большевики, не сомневаясь в своей правоте, считали тем не менее – торжество своих идей они увидят в лучшем случае под старость...
Поскольку Маяковский предпочел занятия сначала живописью, а потом и поэзией, членство в большевиках прекратилось само собой. Семнадцатый год он встретил беспартийным. За период, последовавший после выхода из-за бутырской решетки и до семнадцатого года советские историки и литературоведы, как ни старались, не могли найти никаких следов сотрудничества Маяковского не только с большевиками, но даже с куда более умеренными легальными марксистами, которых тогда было достаточно много. А уж они нашли бы точно, если бы таковые имелись. Да и вообще поэт не интересовался политикой. Кстати, занятия поэзией сами по себе революционной работе не мешали. Уже упоминавшийся Владимир Нарбут вполне удачно совмещал деятельность в гумилевском «Цехе поэтов» и подпольную борьбу за светлое будущее. Маяковский же пошел иным путем.
