Сергей Ушаков - В интересах всех фронтов
Мы уже собирались отправиться за получением очередного боевого задания, когда в комнату вошел Владимир. Он задержался на несколько секунд у порога, как бы раздумывая над чем-то, потом подошел к своей кровати.
- Что, друзья, собираетесь лететь? - спросил и, тяжело опустившись на постель, добавил: - Вы меня извините, что я вас так называю, ведь имею же я еще сегодня на это право? - Сказав это, он попытался улыбнуться.
Арсен начал было что-то говорить ему, но Владимир остановил его на первом же слове.
- Постой, Арсен. Мне сейчас очень тяжело. Вы мои боевые товарищи, с вами я делил все: и радости и неудачи. Вам я обязан многим. А теперь меня будут судить... Я не собираюсь умалять свою вину и оправдываться. Но я хочу, чтобы первыми моими судьями были вы. Я готов к любому наказанию, но прежде всего о случившемся я должен знать ваше мнение.
Первым заговорил Василий Обухов.
- Володя, я, наверное, дольше всех знаю тебя. Вот что я должен тебе сказать. Мы обязаны выполнять все, что написано в инструкциях. Но ведь любому ясно, что ни в одной инструкции невозможно предусмотреть все случаи, которые могут возникнуть в полете, особенно в боевом. Если бы это было не так, тогда и инструкции никогда бы не изменялись. За эти сутки, Володя, мы много говорили о тебе. Вы могли бы оставить самолет и выброситься на парашютах - и формально ты оказался бы прав. Но мы верим, что ты был твердо убежден в возможности благополучной посадки и принял решение спасти самолет. Однако произошла авария. Значит, по справедливости, ты должен понести наказание.
- Да, - сказал Владимир, - я понимаю, что должен быть наказан. Здесь реальный факт, а не мои предположения. Следовательно, анализировать обстоятельства не имеет смысла... Давайте закурим.
Взяв у Арсена папиросу, Владимир заметил, обращаясь к летчикам:
- Собирайтесь, вам скоро идти, - и, повернувшись ко мне, сказал: Помнишь, Сергей, ты как-то говорил, что в детстве удивлялся, когда приезжие из больших городов восхищались красотами вашей природы, тогда как ты ничего особенного в ней не видел. И только потом, уехав навсегда в город, стал понимать и ценить красоту родных мест. Говорю я это к тому, что сейчас вот мне еще более дорога стала наша профессия... Разве смогу я существовать без полетов, без вас, без всего, с чем так сроднился?!
Он хотел еще что-то сказать, но вошел дежурный и доложил, что летный состав вызывают на изучение задания.
Перед вылетами экипажей на боевое задание Владимир Пономаренко вышел к середине летного поля. Он внимательно следил за разбегом каждого самолета, провожая их взглядом до самого отрыва от земли...
Когда шум моторов умолк, Владимир постоял еще немного, потом круто повернулся и, вобрав голову в плечи, медленно удалился.
На суде Пономаренко не сделал ни малейшей попытки оправдаться. Он ничего не сказал о плохой работе стартовой команды, руководитель которой растерялся и не смог обеспечить организованную посадку всем экипажам. Профессия летчика приучила его никогда не ссылаться на всякого рода второстепенные причины.
- Я не сделал того, что требовалось от меня как от летчика. В том моя вина. Поэтому я и должен нести наказание. Больше сказать мне нечего...
Пошлют ли Владимира в штрафной батальон или, приняв во внимание его заслуги, предоставят, теперь рядовому Пономаренко, искупить свою вину боевой работой в нашей части, - это волновало всех. Большинство летчиков высказывалосъ за то, чтобы оставить Владимира в части, и командование обратилось с соответствующим ходатайством в высшие инстанции.
Боевому вылету - отбой
В октябре мы не летали только в те ночи, когда материальная часть требовала проведения регламентных работ или ремонта, а в ночь на 30-е и на 31-е сделали по два боевых вылета. Действовала наша дивизия на западном направлении. Целями преимущественно были аэродромы базирования бомбардировочной авиации противника и железнодорожные узлы Брянск, Смоленск, Орша, Витебск.
Пришел ноябрь, а вместе с ним пришла и плохая (для нас это означало нелетная) погода. Аэродром закрыла низкая сплошная облачность. Казалось, она не двигалась, лишь отдельные хлопья, оторвавшись от основной массы, медленно плыли на юго-восток. То шел дождь, то сыпалась морось, заслоняя дымчатой пеленой все вокруг. Ртутный столбик в термометре опустился до нуля. Погода мерзкая. И тем не менее мы ежедневно собирались в установленные часы и готовились к боевому вылету. День проводили в общежитии, а вечер, до отбоя, в землянках у самолетов. Под зимнее общежитие летного состава нашего полка был приспособлен один этаж служебного здания, которое до войны занимал институт. В центре этажа находились небольшой зал (он использовался как библиотека), читальня, комната игр, а также некоторые другие помещения. От середины зала в противоположных направлениях отходили коридоры, соединявшие зал с небольшими, разных размеров, комнатами. В одной из таких комнат жили Николай Ищенко, Василий Обухов, Арсения Чурилин и я.
Отбои боевым вылетам нарушали режим, к которому мы привыкли, - ночью бодрствовать, а утром отдыхать. По такому распорядку жил весь летный состав. Экипажи, не участвовавшие по каким-либо причинам в боевом полете, всегда ожидали возвращения своих товарищей. В нелетные дни заснуть даже после полуночи было трудно. Использовав к концу вечера все возможности библиотеки и прослушав по радио известия, мы укладывались спать. Перед сном все долго читали. Однако глаза чаще всего уставали раньше, чем приходило желание заснуть. Поэтому после того, как в 24 часа все прекращали чтение и выключали свет, мы начинали общую беседу, причем рассказчик (а им в порядке очереди становился каждый из нас) был волен сам выбирать тему беседы. О чем только не вели разговор. Вспоминали всякого рода происшествия, участниками или свидетелями которых были, встречи с интересными людьми, забавные случаи на охоте и многое, многое другое. Теперь час-два после полуночи проходили незаметно и интересно. Но запасы свободных тем иссякали...
.4 ноября отбой объявили рано. Погода была такая, что о вылете не могло быть и речи. В клубе демонстрировался старый фильм, поэтому после ужина все вернулись в общежитие. Прошло немногим более часа, а мы все уже лежали в кроватях с книгами. Наступила полночь. Как только в наушниках шлемофона, подключенного к местной радиосети, Кремлевские куранты пробили двенадцать и прозвучал Государственный гимн, тут же раздался голос Арсена:
- Кончай чтение! Чья очередь начинать разговор?
- Моя, - отозвался я. - Но, честное слово, не знаю, о чем вам рассказывать...
В прошлый раз мы говорили о технологии стекольного производства, с которым я был хорошо знаком, поскольку родился и вырос в семье стеклодува, а перед уходом в армию работал выдувальщиком оконного стекла. Слушали меня с большим вниманием, многому удивлялись, не всему сразу верили, слишком фантастичным казался им весь процесс - от варки стекла до его превращения из огненной текучей массы в знакомые всем изделия. Беседа в ту ночь затянулась, заснули мы около трех утра. Сегодня же я действительно не знал, о чем начинать разговор, но меня неожиданно выручил Николай Ищенко.
