Николай Попель - В тяжкую пору
С малой саперной лона той в руке распластался на земле так и не успевший отрыть окоп штабной командир.
Я почувствовал, что задыхаюсь. Глаза слезились от жары, пота, дыма. Достал платок. Он сразу стал мокрым. То была кровь. Провел ладонью по бритой, с начавшими отрастать волосами голове и почувствовал адскую боль.
- Вы же ранены, товарищ бригадный комиссар! Разве можно так, руками?
Я сел, облокотился спиной о гусеницу.
По другую сторону танка фельдшер перевязывал Цинченко. Один из осколков разбил ему радионаушник, но височная кость не была повреждена. Лишь сильный удар, тяжелая контузия.
Коровкин, Шевченко и Головкин, откопавшие нас, в первый момент решили, что все мы мертвы. Но не очнулся только красноармеец-радист. Осколок - судя по входному отверстию, величиной с ноготь на мизинце - попал ему в сердце.
Легче всех отделался Рябышев. Окруженный командирами штаба, он уже отдавал короткие приказания. Я не мог разобрать слова команд. Но вскоре понял их смысл - быстрее вывести машины на открытое место, спасти их от пожара, который сейчас опаснее бомбежки.
У меня, по словам фельдшера, было множественное ранение. Однако череп цел, фельдшер накрутил на моей голове подобие чалмы и робко сказал, что надо немедленно ехать в госпиталь, или, на худой конец, он сам попытается достать противостолбнячную сыворотку.
Пожар понемногу утихал. Пламя сожрало то, что поддалось его первому натиску, и пошло дальше, оставив после себя дым, гарь, пепел, обуглившиеся стволы, тлеющий валежник.
Опираясь на палку, я отправился через овражек туда, где должен был располагаться отдел политической пропаганды. Нелегко дались мне эти четыреста метров. Но самое тяжелое - вид штаба, штабных подразделений, подвергшихся в лесу бомбежке фугасными и зажигательными бомбами. Что ни шаг - тела убитых и раненых. Медиков не хватало. Здоровые и легкораненые помогали товарищам. Нашлось применение обоим индивидуальным пакетам, в последнюю минуту сунутым женою в карман моих брюк.
Потери были велики, и на оставшихся ложилась двойная, тройная нагрузка.
Подходя к ОПП, я бросил в сторону свой посох.
На расстеленной плащ-палатке, прислонившись к дереву, полулежал Вахрушев. В одних сапогах и брюках. Грудь и правое плечо широко перевязаны бинтом. Длинной ниткой Вахрушев зашивал гимнастерку. И без того по-мужски нескладные движения казались теперь совершенно нелепыми. В первый момент я не сообразил, в чем дело, а потом понял:
Вахрушев шил левой рукой. Каждый жест отдавался гримасой на бледном, без кровинки лице. Рядом сидел босой инструктор по информации политрук Федоренко. Сосредоточенно наблюдая, как шевелятся пальцы ног, он однообразно, не глядя на Вахрушева, повторял:
- Давайте я зашью, товарищ старший батальонный комиссар, давайте я...
- Сказал - не приставай. Изучай свои пальцы и не лезь... Я нарушил "идиллию".
- Эта инвалидная команда и есть отдел политпропаганды?
Вахрушев и Федоренко попытались встать. Я махнул рукой - "сам такой же" и подсел к ним.
- Что у вас с головой? - спросил Вахрушев.
- Царапины от мелких осколков. А вас куда и чем?
- Грузовик наш перевернулся, ногу Федоренко придавил. У меня вроде слепого осколочного в правую лопатку. Этот друг,- кивнул он в сторону Федоренко, сгоряча на мне гимнастерку располосовал. А майка...
Вахрушев показал глазами на окровавленную тряпку.
- Кровоточив я зело. С детства еще. Чуть царапина - кровь весь день сочится.
- Вероятно, в госпиталь вам надо.
- Вероятно.
- Пойдете?
- Нет. Полежу на сырой земле, отдышусь. Разве нам сейчас можно в госпиталь?
Вахрушев наконец кое-как зашил гимнастерку. Мы с Федоренко помогли ему одеться. Одевание оказалось для Вахрушева процедурой мучительной. Дважды мы прерывали ее:
старший батальонный комиссар должен был отдышаться. Правую руку не стали просовывать в рукав. Но ремень Вахрушев попросил затянуть.
- Так вы все-таки не поедете в госпиталь? - повторил я.
- Не поеду.
- Тогда оставайтесь здесь за меня. Свяжитесь с частями, к двадцати двум вызовите наших работников. Пусть они постараются привезти с собой политдонесения замполитов. На основании этих донесений и устных докладов вместе с Федоренко набросайте проект информации во фронт. Основное политико-моральное состояние войск. На фактах. И выводы, выводы обязательно что мы умеем делать в бою, а чего - нет. Будьте максимально критичны. Чем яснее мы увидим сегодня свои недостатки и слабости, тем крепче станем бить фашистов завтра. Пусть Федоренко все время держит связь со штабом. Там он, кстати, узнает, в какую дивизию я уехал.
Уже в овраге меня нагнал Миша Кучин.
- Разрешите, я с вами, вы ведь раненый.
- А ты что, доктор, лечить будешь? Поеду с Коровкиным. Тебе там делать нечего, зато здесь работа найдется. Наша автомашина цела?
- За транспорт не беспокойтесь. Он у меня в надежном месте.
- Тогда помоги ребятам отремонтировать грузовик. Потом разыщешь фельдшера и приведешь его к старшему батальонному комиссару Вахрушеву. Вообще находись возле Вахрушева, чем сумеешь, пособляй. Ясно?
- Ясно.
- Вопросы есть?
- Есть. Вы обедали?
- Не обедал и сейчас не буду. Ступай...
Штаб понемногу приходил в себя после налета. Я еще не знал, сколь обманчиво первое впечатление от бомбежки. Кажется, будто все разгромлено, перемешано с землей. Но пройдет какой-нибудь час, и картина меняется. Трупы убраны, раненые эвакуированы, а уцелевшие снова берутся за прерванное дело.
Так было и на этот раз. Многие красноармейцы, сержанты и командиры с усердием взялись за рытье щелей и землянок. Даже отутюженный адъютант Рябышева схватился за лопату.
Рыли землянку и для Цинченко. Сам он лежал рядом. Прижав телефонную трубку к незабинтованному правому уху, кричал в микрофон.
От Цинченко я узнал, что Мишанин прислал с офицером связи странное донесение. Его дивизию не только засыпают фугасными и зажигательными бомбами, но и облили с самолетов какой-то воспламеняющейся жидкостью. Мишанин спрашивал, известны ли штабу средства борьбы против такой жидкости.
- Что ответили?
- Ничего не слышали о жидкости и о борьбе с ней. Пусть попытаются взять пробу.
- Удалось связаться с нашей авиацией?
- Удалось. В поддержке отказали. Не могут дать ни одного самолета.
- Как у Герасимова?
- Тяжело. Только что говорил с Лашко. Сильные контратаки на плацдарме.
- Васильев?
- Отбивает контратаки, подвергается налетам с воздуха. У штаба дивизии постоянной связи с полками нет. Туда отправился генерал Рябышев. Вас просил ехать к Герасимову. К Герасимову - это строго на запад от КП корпуса. Никогда, вероятно, лес в районе Брод не видал такого бурного движения. Опаленный пожаром, развороченный бомбами, иссеченный осколками, он поредел, поник. Дорогой в дивизию Герасимова служила просека, по которой прошли десятки колесных машин и танков. Но глаз танкиста сразу различал узкий след гусениц. Здесь не шли ни "тридцатьчетверки", ни КВ. Их не было в дивизии Герасимова. Лишь БТ и только один полк.
