Михаил Алексеев - Пути-дороги (Солдаты - 2)
Засим Петр Тарасович приступил к изложению задания. Писал он часа три, все письмо густо уснастил цифрами, а также цитатами из газет, сообщающими о восстановлении народного хозяйства на землях, которые были оккупированы гитлеровцами и ныне освобождены. Призывал брать пример с передовых колхозов, требовал поставить "на должную высоту дило соцсоревнования".
Пинчук, конечно, знал, что там, на месте, есть райком партии, райисполком, правление колхоза, сельсовет, в общем есть кому позаботиться о его родной артели, и все-таки сердце его болело, заставляло хлопотать. Так, сам того не замечая, он все еще пытался руководить своей артелью, будучи на фронте. Его письма нередко обсуждались на общем колхозном собрании. И чернобородый, кряжистый Юхим называл их не письмами, а "директивами". Соберет народ и скажет:
-- От головы колгоспу, нашего уважаемого Петра Тарасовича Пинчука, дирехтива прийшла. Ось вона! Зараз обсудим...
Пинчуковы "директивы" пронумеровывались и подшивались в "дело" аккуратнейшим счетоводом -- его же собственной жинкой, успешно окончившей ускоренный курс бухгалтеров. Теперь она, его Параска, числилась сельской интеллигенцией, наравне с учительками и библиотекаршей. Это обстоятельство и радовало Петра Тарасовича и пугало. Радовал рост жены, пугала боязнь отстать от нее: в письмах Параски все чаще стали попадаться мудреные словечки, которых без помощи Акима и Шахаева Пинчук понять не мог.
-- Вернусь с фронта, сдам ей дела, грамотейке, а сам махну в Полтаву учиться,-- вслух рассуждал он, однако плохо веря в то, что говорил. Колхозные "дела" Петр Тарасович считал несданными. Может быть, еще и потому он так часто отсылал Юхиму свои "директивы".
В ту майскую ночь он долго не мог заснуть: видел родное село, пахнущий свежей стружкой и сырыми дубовыми щепками новый клуб, на сцене -- длинный стол, накрытый красной материей, за столом -- Параска председательствует, бородач Юхим читает колхозникам Пинчуково письмо...
Ворочался, кряхтел, не давал заснуть и Кузьмичу.
-- Что с тобой, Петро?
-- Так щось...
И шумно вздыхал.
4
Начальник политотдела дивизии полковник Демин с утра провел совещание с работниками своего аппарата. Инструкторы получили от него задания и разошлись по полкам.
После совещания Демин направился в село.
Всюду было оживленно.
Во дворе Суина Корнеску собралось человек сорок. Николае Мукершану беседовал с ними.
Демин поздоровался с крестьянами, которые, судя по их улыбающимся физиономиям, уже хорошо знали его, молча стал слушать, что говорит Мукершану.
Мукершану сделал паузу, и румыны зашумели:
-- Как мы можем себя освободить?
-- У нас нет оружия.
-- В стране -- немцы.
-- У Антонеску большая армия.
Мукершану переждал, потом поднял руку.
-- Успокойтесь, товарищи! -- крикнул он, и лицо его вдруг вновь осветилось.-- Успокойтесь, товарищи! -- повторил он, видимо испытывая несказанную радость оттого, что может наконец свободно и открыто, во весь голос произносить дорогое для него слово "товарищи".
Но румыны закричали еще громче:
-- Мы одни не справимся!
-- Будет ли помощь со стороны русской армии?
-- Не оставят ли нас одних?
-- Говорят, русские собираются уйти за Прут.
-- Антонеску нам головы поснимает!..
Теперь гарманештцы все повернулись к полковнику Демину. По лицам крестьян он понял, что их волнует. Улыбнулся:
-- За нашей помощью дело не станет, товарищи! Разгромим гитлеровцев и армию нашего Антонеску -- разве это не помощь? Красная Армия пойдет только вперед, будет воевать до полного уничтожении фашизма!
Мукершану быстро перевел его слова. Один древний старик -- это был конюх Ион -- подковылял к Демину, обнял начальника политотдела и уколол его щеку седыми усами, пахнущими табаком и мамалыгой.
-- Внука... внука моего убил он, Антонеску проклятый...-- прошептал старик и часто заморгал мутными слезившимися глазами.
Между тем Мукершану продолжал:
-- Товарищи! В бескорыстной помощи русских мы не можем, не имеем права сомневаться. Им, русским людям, наш народ обязан своим национальным возрождением. Дружба русского и румынского народов своими корнями уходит в далекое историческое прошлое. Румынская земля не раз была полита русской кровью во имя братской помощи нашему веками угнетаемому народу. В трудные времена своей жизни румынский народ находил поддержку у русского народа. Благодаря этой поддержке в 1859 году удалось объединить румынские земли в единое государство.
Мукершану шагнул вперед и высоко поднял правую руку, как бы призывая к вниманию, хотя и так все слушали его внимательно.
-- А в 1877 году русские помогли нам изгнать турок. Они, русские солдаты, такие же крестьяне, как вы, рука об руку боролись вместе с румынскими солдатами и своей кровью завоевали независимость Румынии. До сих пор есть еще живые свидетели тех славных дел. Есть такой и в Гарманешти. Вот дедушка Ион. Ему девяносто лет.-- Мукершану быстро подошел к старому конюху, положил руки на его острые, узкие плечи.-- А ну-ка, расскажи нам, дедушка, как ты вместе с русскими турок бил в семьдесят седьмом.-- Мукершану улыбнулся и вдруг, к немалому удивлению гарманештцев, запел озорным, задорным голосом:
Плевна вся огнем горит,
Ох, аман, аман!
Старый солдат встрепенулся. Тусклые глаза его оживились. Крякнул, покрутил седенькие усы и старческим скрипучим голосом подхватил:
Там Осман-паша дрожит,
Ох, аман, аман!
Лист бессмертника цветет,
Ох, аман, аман!
Мукершану приглушил свой голос, чтобы люди могли слышать старого воина.
Турка в Плевне страх берет,
Ох, аман, аман!
Плевна вся горит огнем,
Ох, аман, аман!
Войско русское кругом,
Ох, аман, аман!
После этих слов Ион на минуту смолк, глянул, счастливый, на полковника Демина, на подошедших разведчиков и запел погромче, покраснев от натуги:
На коня залез Осман,
Ох, аман, аман!
Турок все кричит: "Аман,
Ох, аман, аман!"
"Ох, аман, -- сказал Осман, -
Ох, аман, аман!"
Турок в страхе штурма ждет,
Ох, аман, аман!
Зуб на зуб не попадет,
Ох, аман, аман!
Русский Плевну с боя взял,
Ох, аман, аман!
В плен Осман-паша попал,
Ох, аман, аман!
Крестьяне весело переглядывались и подпевали древнему Иону. Замолчав и подождав, когда крестьяне утихли, Ион начал:
-- Служил я тогда в четырнадцатом пехотном полку,-- давайте-ка присядем, ноги мои слабые стали... Да, в четырнадцатом. Три месяца стояли под самой Плевной. Зима в тот год -- ох, лютая выдалась. В окопах многие померзли в ожидании, а Османа все нет и нет. Потом мы сами налетели на турок -- и началось! -- Ион заерзал на бревне, глаза его вновь оживились.-Рукопашная завязалась. А к туркам вдруг -- подмога. Если б не русские, пропали бы мы: ведь к концу-то войны, помню, винтовок у нас уж не было, провианта не было, одежды не хватало. А морозы-то, я говорю, стояли страшные...
