Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора
Иван Михайлович делился с нами своим редакторским опытом, а редактор он был явно неплохой и человек милейший.
Когда после окончания института я мыкался в поисках работы, то решил обратиться за помощью к нему. В его редакции мест не было, но он дал мне прекрасную характеристику (см. ниже в главке «Безуспешные попытки найти работу»).
Был у нас и курс редактирования художественной литературы. Читал его Анатолий Константинович Котов, главный редактор, а затем директор Гослитиздата. Лекции у него были интересные, наполненные живыми фактами издательской жизни, касались главным образом текстологических проблем при издании классики, но он был перегружен работой в издательстве, часто болел, и поэтому встречались мы с ним, увы, редко. Впечатление он производил очень хорошее.
Небольшой факультативный курс по энциклопедиям провел у нас А.И. Дробинский, выдающийся знаток энциклопедического дела.
Историю издательского дела СССР вел директор Издательства АН СССР Алексей Иванович Назаров. Его история была копией «Краткого курса истории ВКП(б)», иллюстрированной примерами из области издательского дела. Лекции Назарова были скучны до зубовного скрежета, что, впрочем, не помешало ему позднее издать их в виде книги «Очерки истории книгоиздательства» (М., 1952).
Впоследствии А.И. Назаров занялся историей книгоиздания всерьез, работал в архивах и написал исследование «Октябрь и книга: Создание советских издательств и формирование массового читателя, 1917–1923» (М., 1968). Хотя оно было выдержано в том же идеологическом духе, но содержало ценный фактический материал.
Практически нацеленными были занятия корректурой, которые вел Михаил Ильич Уаров, опытнейший издательский работник, автор учебника корректуры и «Справочника корректора», написанного в соавторстве с К.И. Былинским (2-е изд. М., 1946). Благодаря ему мы оказались подготовленными к практической работе корректора, и это очень пригодилось мне и жене, моей сокурснице. Когда мы не смогли найти место редактора, то «пошли в корректоры» и успешно справлялись с этой работой. Еще раньше после практики в корректорской издательства «Молодая гвардия» заведующая корректорской доверила нам чтение корректур в виде внештатной работы, что очень поддержало наш немощный семейный бюджет.
Лучше всего нас «натаскали» в практической стилистике, ее основные нормы мы усвоили неплохо и умели ими пользоваться. Нас хорошо подготовили к литературной правке, и хотя это невольно упрощало наши представления о смысле и задачах редакторской работы, практически эти знания и умения оказались очень полезными.
Из этого краткого обзора видно, что в нашей профессиональной подготовке руководство факультетом опиралось на практиков. Это, на мой взгляд, было правильно, тем более что кадры научных работников и преподавателей в этой области еще не были подготовлены.
Общее гуманитарное образование, которое давал институт, в целом надо оценить положительно.
Из преподавателей общеобразовательных дисциплин выделялся Владимир Яковлевич Рабинович, читавший курс всеобщей истории. Пламенный оратор и рассказчик, он вечно не укладывался во временные рамки и задерживал нас после звонка на перемену. Когда же студенты начинали роптать, он говорил:
– Сейчас кончаю, сейчас кончаю.
А закончив, отпускал нас сакраментальной фразой:
– Ну, идите кушать ваш омлет!
Тогда в Москве был очень распространен американский яичный порошок, и омлет из него неизменно присутствовал в меню институтского буфета.
Попутно упомяну, что особо нуждающимся студентам выдавалась дополнительная продовольственная карточка, сокращенно называвшаяся УДП. Не помню, как точно расшифровывалась эта аббревиатура, но изобретательный народ быстро окрестил ее: «Умрешь Днем Позже».[6]
Западную литературу читал сначала Александр Федорович Иващенко и делал это очень убедительно и системно. Но он вскоре перешел на работу в Институт мировой литературы, и курс западной литературы ХVIII – ХХ веков стала вести у нас его жена Елизавета Петровна Кучборская. Лекции ее, в отличие от строгой логичной манеры Иващенко, были проникнуты эмоциональностью и личным отношением к писателям и произведениям. Если Иващенко держал себя на далеком от нас расстоянии, то Елизавета Петровна, наоборот, старалась быть к нам ближе. Ей мало было просто прочитать лекции и выяснить, насколько студент освоил западную литературу по произведениям, лекциям и литературоведческим книгам; ее интересовало, какое впечатление произвело классическое произведение этой литературы именно на него, какие мысли пробудило, какие чувства вызвало. Так, когда я сдавал экзамен, Елизавета Петровна взяла у меня билет, который я вытащил, прочитала его, отложила в сторону и сказала примерно следующее:
– Я не буду спрашивать вас по билету. Мне хочется знать, что вы думаете о романах Стендаля.
И с неподдельным интересом слушала тот лепет, на который я тогда был способен. Слушала так, как будто я делал замечательные, выдающиеся литературоведческие открытия и тончайшие наблюдения. Было даже как-то не по себе.
Не думаю, что она поступила так потому, что ее интересовал именно я и именно мое восприятие литературы. Когда Елизавета Петровна скончалась, один из ее бывших студентов И. Панкеев, учившийся у нее на факультете журналистики МГУ, куда она перешла из МПИ вместе со всем литературно-редакторским отделением, опубликовал в «Книжном обозрении» посвященные ей воспоминания. Из них явствовало, что и он (через несколько десятилетий) был для нее так же интересен, как в свое время я и, не сомневаюсь, другие студенты разных лет обучения.
Елизавета Петровна, видимо, хотела, чтобы мы западную литературу знали не по обязанности, а ради собственного духовного обогащения.
Несколько студентов нашей группы помимо лекций по западной литературе посещали кружок по ее изучению, который вела Нора Яковлевна Галь, впоследствии известный переводчик, автор книги «Слово живое и мертвое: Из записок переводчика и редактора», выдержавшей пять изданий. Плохо помню, как проходили занятия кружка, но то, что мы узнавали на них много такого о литературе, о чем и не подозревали, это несомненно.
Нора Яковлевна перед тем, как мы пришли в институт, вела семинар по истории западной литературы. Но затем семинар из учебного плана был исключен, и ей разрешили лишь руководство кружком, хотя заслуживала она по своим знаниям и педагогическому таланту гораздо большего. К концу учебы на первом курсе, к нашему огорчению, прикрыли и кружок. Нору Яковлевну отстранили от педагогической работы, вероятно, по двум причинам. Во-первых, ей повредил злополучный пятый пункт, который тогда уже начинал становиться чем-то вроде желтой шестиконечной звезды на одежде. Во-вторых, был арестован ее однокашник по литературному факультету Педагогического института, директор Издательства иностранной литературы Б.Л. Сучков, с которым она немало общалась. Вскоре он был реабилитирован и даже возглавил Институт мировой литературы АН СССР, но это произошло лишь через несколько лет. Так или иначе, но кружок исчез, а институт лишился прекрасного педагога.
