Екатерина Мишаненкова - Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы
– Разве это она подала на развод? – заинтересовался Андрей. – Я слышал, что ее чуть ли не вынудили развестись.
– Кто?
– Не знаю, – подумав, признал он. – Просто слышал такую болтовню.
– Да, она об этом говорила. – Я сходила в кабинет и принесла свои записи. Вот: «Почему нигде и никогда не вспоминают, что развод попросила я, когда Николай Степанович приехал из-за границы в 1918 году, и я уже дала слово В.К. Шилейко быть с ним?» И еще потом: «Придумывают, что я была разведена два раза, причем первый раз я была принуждена это сделать, а случилось это перед революцией. Бедный мой разводик! (Начало августа 1918 года.) Думал ли он, что ему будет такая честь, что через много лет он будет выглядеть как мировой скандальный процесс. А я даже никуда не ходила, ни с кем не говорила, абсолютно не знаю, как это происходило. Я просто получила бумажку, что разведена с таким-то. Был голод, был террор – все куда-то уезжали, многие навсегда, быта не было, все разводились… Нас так давно уже все привыкли видеть врозь, никто не интересовался чужими делами. До того ли было?»
– Откуда же появилась эта сплетня? – задумчиво сказал Андрей.
– Не знаю. – Я закрыла папку с записями. – Я ведь психиатр, а не ясновидящая. Но подозреваю, что все на самом деле очень просто. Ахматова где-нибудь когда-нибудь в сердцах сказала, что была вынуждена развестись, кто-то это не совсем правильно понял, записал в мемуарах или пересказал кому-то. Вот сплетня и полетела. Или могли в стихах что-нибудь вычитать. Она, например, рассказывала, что кто-то, прочитав у нее строки: «А теперь бы домой скорее Камероновой галереей», – увидел в них намек на ее любовную связь с кем-то из обитателей царского дворца.
Андрей расхохотался, но потом внезапно сделался серьезен.
– Кажется, я и такое когда-то слышал…
– Вот видишь. – Я решительно убрала папку со стола. – А теперь давай поедим. Все остальное обсудим после ужина.
Но спокойно поесть нам не удалось, уж слишком он увлекся Ахматовой и ее возможными романами. А ведь он ее даже не видел! И я еще удивляюсь, что после разговоров с ней постоянно о ней думаю. Да она настоящий магнит, притягивающий мысли и вызывающий страстное желание посплетничать.
– А она не говорила, какие из ее стихов посвящены Блоку? – Андрей наскоро проглотил несколько кусков и вернулся к интересовавшей его теме. – Говорят, у нее есть любовные стихи, тайно обращенные к Блоку, и чтобы удостовериться в их романе, достаточно перечитать «Четки».
– И где ты только нахватался таких сплетен? – фыркнула я. – Или ты все это время был тайным поклонником Ахматовой, а я и не знала?
– Сейчас о ней много говорят. – Он неопределенно махнул рукой с вилкой, едва не запустив в меня при этом картофелиной. – Шепотом, но зато очень много.
– Не знаю, она не признается, что посвящала ему любовные стихи. – Я перебрала в памяти отрывки нашего разговора. – А «Четки» я как раз только что прочитала и ничего такого не заметила.
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Андрей, – где книга?
– В кабинете, на столе.
Он резво вскочил и, сбегав в кабинет, вернулся с томиком «Четок», полистал его и наконец торжественно прочитал:
Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними,
Когда при мне произносят
Короткое, звонкое имя?
– И почему ты думаешь, что это посвящено именно Блоку? – скептически спросила я.
– Это не я так думаю, – пояснил Андрей. – Мне сегодня его читали и утверждали, что кто-то из акмеистов ему лично говорил, что это посвящено Блоку.
Я отобрала у него книгу.
– Ты лучше ешь, а то ужин остынет. И знаешь, даже если Ахматова пишет именно о Блоке, это ничего не значит.
– Почему? Разве это не о любви стихотворение?
– Может быть, но Ахматова же не акын, чтобы у нее все стихи были по принципу «что вижу, то и пою». Она где-то в разговоре упоминала, что у нее есть стихи биографические, где она пишет о себе и конкретных людях, а есть… просто стихи, что ли. В которых она выражает свои душевные переживания, но пишет о чем-то выдуманном. К тому же…
Я вновь достала папку и заглянула в исписанные листы.
– К тому же она вот еще говорила: «Я не даю сказать ни слова никому (в моих стихах, разумеется). Я говорю от себя, за себя все, что можно и чего нельзя. Иногда в каком-то беспамятстве вспоминаю чью-то чужую фразу и превращаю ее в стих». Видишь, она всегда все пропускает через себя, но это не значит, что такое с ней и правда было.
– Оригинально, – хмыкнул Андрей, отодвигая пустую тарелку.
– И очень неудобно. – Я собрала со стола посуду в раковину и включила воду. – Из-за этой ее особенности я так и не знаю, как толковать ее стихи «уж лучше б я повесилась вчера».
– А она что говорит?
– Ничего! Иногда мне кажется, что она надо мной специально издевается. Говорит, что все страшно ненаблюдательны и видят только написанное на бумаге, не вникая в смысл. Сегодня вот вспоминала, кстати, как у нее не брали в печать стихотворение «Земная слава как дым…», поскольку она там написала о своем бывшем любовнике: «И бронзовым стал другой на площади оснеженной…» Решили, что она на самом деле утверждает, будто кому-то из ее бывших любовников поставлен памятник.
– А может, это правда? – легкомысленным тоном заявил Андрей. – Кому-то из обитателей царского дворца из стихотворения про Камеронову галерею.
Я выключила воду и мрачно посмотрела на него. Он только развел руками. И правда, издевательство какое-то – стоит начать искать скрытый смысл в ее стихах, как обязательно его находишь.
Убрав посуду, я прихватила папку с записями, и мы с Андреем отправились в кабинет, поскольку теперь он еще больше интересовался как самой Ахматовой, так и ее предполагаемыми романами.
– Нет, все-таки я думаю, что она говорит правду, и ничего между нею и Блоком не было. – Я сдержала улыбку, когда Андрей попытался заглянуть в мои записи. – Она даже сказала, что ей иногда хочется написать книгу и озаглавить ее «Как у меня не было романа с Блоком». Кто-то из друзей, как она говорит, ее спросил: «А что вам стоило сделать людям приятное и согласиться на роман?» А она ответила: «Я прожила мою, единственную, жизнь, и этой жизни нечего занимать у других. Зачем мне выдумывать себе чужую жизнь?»
– Может, их роман был как-нибудь в такое время, что ей неудобно об этом говорить?
– А о Модильяни удобно? Что может быть более возмутительным, чем адюльтер во время медового месяца?
Андрей усмехнулся.
– Это верно! Тогда, может, у Блока было какое-то такое время… ну что их роман его как-то скомпрометирует.
– Чем можно скомпрометировать Блока?! Тем более сейчас. К тому же она о нем говорила не стесняясь. Я нашла это место и зачитала: «Свой роман с Блоком мне подробно рассказывала Валентина Андреевна Щеголева. Он звал ее в Испанию, когда муж сидел в Крестах. Были со мной откровенны еще две дамы: Ольга Судейкина и Нимфа Городецкая». Нет, это не вариант… – Я задумалась, вспоминая, как Ахматова с насмешкой говорила, что ее наравне с другими современницами назовут «женщинами времени…». – Зато знаешь что мне пришло в голову? А может, она не хочет быть наравне с ними?
