Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах
Вот она рассматривает свои новые кофейно-белые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок! Опять придется лететь в Париж!
Вот Раневская беспомощно машет руками, словно крыльями:
— Шкаф Любочки так забит нарядами, что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!
Но вряд ли Любовь Петровну задевали эти безобидные шуточки, пока однажды Фаина Георгиевна не выдала:
— Без сомнения, Орлова превосходная актриса. Одно у нее плохо — голос. Когда она поет, кажется, будто кто-то ссыт в пустое цинковое ведро…
Клизма от Орловой
Журналист Валерий Бондаренко стал свидетелем странного, трогательного и эксцентрического эпизода во время гастролей Театра им. Моссовета в Прибалтике. Актерам навязали незапланированный концерт. Раневская, вечно страдавшая желудком, согласилась участвовать в нем, только если Любочка Орлова… поставит ей клизму. Раневской прислали опытную медсестру. Но актриса ее даже на порог своего номера не пустила:
— Нет, только Любочка!
Гена в мраморе
Однажды Фаина Георгиевна ехала в лифте с бешено популярным в то время молодым и красивым артистом Геннадием Бортниковым, а лифт застрял… Ждать пришлось долго — только минут через сорок пленников освободили ремонтники.
Выходя из лифта, Раневская заявила Бортникову:
— Ну вот, Геночка, теперь вы обязаны на мне жениться! Иначе вы меня скомпрометируете! Надеюсь, Вы знаете, как я блюду свою девичью честь?
Надо сказать, что Великой в то время было уже далеко за…
* * *На очередном сборе труппы Завадский нервно говорил о трудном положении, в котором оказался он, как режиссер, да и весь творческий коллектив Театра им. Моссовета (случилось так, что Вера Марецкая заболела, а Геннадий Бортников сломал ногу):
«…Верочка больна, Гена в гипсе…» — причитал Юрий Александрович.
И тут раздался басистый голос Раневской из зала:
— А почему не в мраморе?
Дочка с бородой
В театре им. Моссовета режиссер Охлопков ставил «Преступление и наказание». Геннадию Бортникову как раз в эту пору выпало счастье съездить в прекрасную Францию и встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, «везунчик» с восторгом рассказывал коллегам о встрече с ней. Он утверждал, что дочь, как две капли воды, похожа на своего великого отца:
— Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо! Вылитый Достоевский!
Сидевшая тут же Раневская, подняв лицо от супа, как бы, между прочим, спросила:
— И тоже с бородой?
Крики во сне
Фаина Георгиевна всю жизнь очень боялась различных вербовщиков из ГПУ, НКВД, КГБ, которым она, в силу своей непосредственности, вполне могла брякнуть что-нибудь невпопад.
Доброжелатели посоветовали ей, как быть в этом не простом случае:
— Скажите им, что кричите во сне — и они сразу отвяжутся. Таких не берут в КГБ…
К счастью, тогда все обошлось (см. байку «Выкрутилась»).
Прошло много лет, и вот в парткоме театра ей стали настойчиво предлагать вступить в партию:
— Вы всенародная любимица и просто обязаны стать членом КПСС!
Но Раневская отказалась, с полной серьезностью заявив:
— Извините, никак не могу. Я на весь дом кричу во сне!
«Надежда нашей сцены»
Актер Малого театра Михаил Михайлович Новожихин некоторое время был ректором Театрального училища им. Щепкина. Однажды звонит ему Раневская: «М-мишенька, милый мой, Михал Михалыч, дорогой мой, у меня к вам гр-громадная просьба. К вам в училище поступает один мальчик, бешено талантливый, надежда нашей сцены. Даже фамилия у него театральная — Малахов. Великую просьбу к вам имею: вы уж проследите лично, он настоящий самородок, не проглядите, пожалуйста…»
Рекомендация Фаины Георгиевны Раневской дорогого стоила. И Новожихин, разумеется, отнесся к просьбе великой старухи со всем вниманием и лично присутствовал на экзамене. Но протеже Фаины Георгиевны не только не произвел на него никакого впечатления, но и даже, напротив, оказался абсолютной бездарью. После долгих колебаний Новожихин решился-таки позвонить Раневской, чтобы как-то вежливо, тактично отказать ей в просьбе. Едва он только начал извиняться, как Фаина Георгиевна заорала в трубку: «Что? Что? Говно Малахов? Я так и чувствовала, ей Богу… Гоните эту бездарь в шею, товарищ ректор, и немедленно! Ну что поделаешь, характер такой: меня все просят, никому не могу отказать!»
Иду курю
Фаина Георгиевна страшно много курила и курила только крепкий табак, в основном папиросы «Беломорканал». Вспоминает Ольга Аросева: «С Раневской мы виделись постоянно в Москве, когда я уже была в Театре сатиры, а она — по соседству, в Театре им. Моссовета. Помнится, мы встретились однажды, я иду курю, и она идет курит и говорит:
— Все куришь?
— Да, — отвечаю. — А вы, Фаина Георгиевна, много курите?
Она:
— Ну, как тебе сказать… Когда чищу зубы с этой стороны, я папиросу сюда перекладываю, когда с этой — сюда. Много это или мало?»
Театр кончается вешалкой
Ко многим своим ролям не только в кино, но и в театре Раневская относилась весьма критически.
Как-то узнав, что знакомые идут сегодня в театр, чтобы посмотреть ее на сцене, Фаина Георгиевна всеми способами пыталась их отговорить:
— Не стоит туда ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая…
Но знакомые уперлись. Хотим, говорят, посмотреть, и все тут!
— Ладно, раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта, — сказала Раневская.
— Почему после второго?
— После первого очень уж большая давка в гардеробе.
* * *В другой раз Фаину Георгиевну спросили:
— Правду ли говорят, что этот спектакль совсем не имеет успеха у зрителей?
— Ну это еще мягко сказано, — заметила Фаина Георгиевна. — Я вчера позвонила в кассу: хотела уточнить, когда начало представления.
— И что?
— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»
* * *— Каково ваше впечатление от этого спектакля? — спросили Раневскую.
— Вообще пьеса весьма недурна. Однако актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.
В партере
— Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер! — с негодованием воскликнула какая-то дамочка, которой досталось место рядом с Великой старухой на премьере в театре.
