Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском
Письмо второе – стенограмма телевизионного выступления действительного члена АН СССР, ректора Бомбышева, транслированного второго октября 1963 года по IV каналу Ленинградского телевидения и посвященного первой годовщине учреждения Высшей Академии Пола им. проф. З. Фрейда (печатается с сокращениями)
Дорогие соотечественники! Дорогие гости! Дамы и господа!
«Ура в восторге возопив, открыли миру мы ВАПИФ!» – такими вдохновенными строками приветствовал учреждение Высшей Академии Пола им. Фрейда наш олимпиец, наш нобелевец и сутенер в лучшем смысле этого слова, наш Осип Броский в характерной для него восторженной манере.
Да, прошел год с того знаменательного момента, когда я, гордясь и волнуясь, разрезал ленту в массивных дверях этого великолепного здания, которое гением своего архитектора, психопата и скотоложца в лучшем смысле этих слов, Ц. К. Новицкого, задумано было как гигантская спальня, как титанический альков, в символических простынях которого были зачаты основы русской сексуальной жизни. Муаровая лента была разрезана, и этот акт можно сравнить лишь с половым актом, нарушившим девственность косности и рутинерства, ибо всего год тому назад наше общество плутало в потемках сексуального невежества, вслепую пытаясь найти пресловутую veritas in sex, a нынче мы семимильными шагами идем по пути полового прогресса и просвещения.
Много пришлось потрудиться нам, нынешней профессуре, а тогда – горстке энтузиастов, чтобы преодолеть косность и рутину человеческого сознания и, несмотря на свист, гогот и улюлюканье, добиться учреждения нашей дорогой alma mater.
Oсобую роль я придаю содействию высокоавторитетной организации ЮНЕСКО и ее постоянному представителю в этих стенах Майку Питеру, этому насильнику, этому поистине подвижнику-растлителю в самом высоком, светлом смысле этого слова.
Мои юные друзья! Наше новое пополнение, вступившее под эти светлые своды! Вы – будущие виртуозы нашего общего дела, и гостеприимные двери будуаров широко распахнутся сегодня перед вами.
В пору расцвета вступил наш факультет Супружества с двумя отделениями – Замужества, готовящим квалифицированных невест, преимущественно для периферии, и Адюльтера, пользующимся особенным вниманием среди замужних дам.
Продукция мастерской противозачаточных средств получила высочайшую оценку на всемирной сельскохозяйственной выставке. Наши ученые в содружестве (и замужестве) с практиками идут по подлинно научному пути, столь отличному от шаткой дорожки, по которой пошли наши дорогие китайские коллеги...
Исключительно творческая атмосфера царит на факультете Половых Извращений, многочисленные кафедры которого находятся в деятельной лихорадке. Заново оборудована кафедра Скотоложества, ее прелестные загоны и вольеры сегодня могут осмотреть наши гости.
Новая группа аспирантов, руководимая всемирно известным ученым Т. М. Смехачевым, автором фундамантального труда «Мужчина и мужчина», принята на факультет Гомосексуализма и Педерастии.
Наша немногочисленная, но сильная группа некрофилов установила контакт с близлежащими кладбищами, а часть из них, выделенная в подгруппу Абстрактной Некромании, уже давно проводят свои исследования в Гос. крематории им. Кочетова.
Однако подлинной элитой нашей Академии является кафедра Экзотических Извращений. Мы гордимся ее дерзаниями, полетом прихотливой мысли и изощренной фантазии.
Уже сейчас закуплена большая партия средиземноморских омаров и электрических скатов, и наши представители ведут переговоры о закупке 18 разновидностей тихоокеанских моллюсков. И наконец, уже в пути находятся 7 видов редчайших новозеландских орхидей. Следует пояснить, что кафедра находится на пороге открытия нового извращения – Цветоложества. Научное и прикладное значение этого извращения трудно переоценить...
Однако время, отведенное на мое выступление, истекает. С другими аспектами нашей деятельности вы сможете ознакомиться в обширном труде Макса Карлсона «Фалл».
А сейчас желающие смогут прослушать доклад Я. Пеньковецкого «Эротика и кибернетика», после чего мы приступим к неофициальной части – банкету и последующему за ним свальному греху. Спасибо за внимание».
(Затем проф. Бомбышев запевает «Viva Academia, viva professore». Часть зала поет «Ехал на ярмарку Ванька-холуй», а отдельные личности пытаются затянуть «Садко». Невыразимый содом.
Затем, несмотря на протесты хулиганствующих обывателей, перед фасадом Академии состоялась торжественная закладка монумента «Фаллос» работы скульптура К. Ушакова... Празднества продолжаются.)
Третье письмо написано откуда-то «из Европы».
Девочка! Вы и представить себе не можете, как меня взволновало Ваше письмо. Я словно услышал живой, волнующий, торопящийся голос Вашей бабки. Бабки! – а я знал ее молодой прелестницей. Как быстро бежит время... Я старый человек, девочка, мне незачем это скрывать, и я скажу Вам: да, я любил Вашу бабку. Все преходяще, все ветшает, но и эти старые кости ныли когда-то от желания. И эти руки, которые теперь могут удержать только перо, да, эти руки ласкали ее. Как давно это было! – но мне до сих пор трудно писать об этом.
Ш. Б. М! Она совсем облезла. То есть, я хочу сказать, что тайну этих букв я унесу с собой туда, где Вас, девочка, пока не ждут. Вы можете условно их расшифровать как Ширли Бесамэ Муча, – предположим, что я Ее так называл, или Шлемазл Бейцум Мазохес, – предположим, Она меня так называла... Девочка! Вы пишете о том, что собираетесь меня навестить, – я жду Вас с нетерпением, только предупредите заранее телефонным звонком. У меня очень уютно, послушаем пластиночки, а я не так уж стар.
На обороте этого листа Вы найдете стихи. Они, конечно, Вам известны, но никто не знает, что они – Ш. Б. М!
Позвольте считать себя Вашим другом.
Д. Б. л. Н. п.
Я буду прятать,
а ты проверь,
что скрыло сердце,
а что портфель:
два узких следа
и узкий смех,
и два билета
к заливу в снег,
дух можжевеловый,
в нем ты да я,
и эти жерла
желания.
Они открылись
в моей душе,
едва наметившись
в карандаше.
Едва начавшись,
они, как гвоздь,
прошили сердце,
прошли насквозь.
Я стану путать,
но ты не верь —
в наш узкий номер
я помню дверь,
испуг и шепот,
и, сгоряча,
в два оборота
прокрут ключа.
И начиналось:
то – ты, то – снег,
то на мгновенье,
то вдруг навек.
То вдруг метелью
валило дом
с окном, с постелью
и кверху дном.
Ах, то, что было
куда мне деть —
забыть, запомнить,
или надеть?
(вариант Бродского)
Я знал, что впору Я знал, что впору
мне эта связь, мне эта связь,
и до отъезда, и до обеда,
и возвратясь. и наедясь.
Двумя огнями
двух узких фар,
и снег навстречу,
на этот жар,
на свет, на скорость
и сквозь стекло.
Тебе натаяло,
мне натекло...
Меж двух каналов,
двух площадей
мы снова канули
среди людей,
людского леса,
житья, жилья,
и неизвестно,
кто ты, кто я.
* * *
Моя свобода и твоя отвага —
не выдержит их белая бумага,
и должен этот лист я замарать
твоими поцелуями, как простынь
и складками, и пеплом папиросным.
И обещанием имен не раскрывать.
Эти стихи Дмитрия Бобышева были опубликованы семнадцать лет спустя в Париже, в сборнике «Зияния».
