Сергей Михеенков - Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945
А рядом, по грядке бруствера, прямо перед нашими глазами, бежит хорошо натоптанная тропинка. Местность там была песчаная. Песочек на бруствере уже просох. Но внизу, на дне траншеи, — глина. Смотрю, майор косится на эту стежку. Погодя говорит:
— А что это у вас тут? Стежка, что ли?
— Бойцы ходят, — говорю.
— Ночью, что ли? Ходят…
— Нет, — говорю, — днем. Но когда надо, и ночью.
— А может, — говорит, — и нам пойти по стежке, а не по этой чертовой грязи?
— Стреляют, — говорю.
И правда, время от времени то там, то там слышались выстрелы. В весеннем лесу эхо гулкое, звуки доносит издалека и далеко уносит.
— Но бойцы же как-то ходят? И вы, как я понимаю, на НП батальона не по траншее лезли…
— Да, товарищ майор, — говорю, — вы правы. Немцы в солдат не стреляют. И если накинуть плащ-палатки, то они нас, конечно, заметят, но примут за простых солдат. И тогда мы, пожалуй, пройдем благополучно.
И он сразу понял, зачем я у связистов взял еще одну плащ-палатку.
— Ладно, — говорит, — давайте ваш камуфляж.
Накинул он плащ-палатку. Вылезли мы из траншеи.
Я ему в руки еще и котелок сую.
— А это еще зачем?
— Надо так. Здесь же рядом река. Бойцы ходят воду набирать. Если пойти без котелков, могут что-то заподозрить…
Поворчал оператор, но котелок взял. И прошли мы благополучно. Хотя пули изредка посвистывали. Но прицельно в нас никто не стрелял. Иначе мы бы не прошли. До немецкой траншеи метров двести пятьдесят, а то и меньше. А их боевые охранения еще ближе находились.
Стали мы обходить позиции взвода. Вначале ему все вроде бы нравилось. А у нас правда оборудовано все было хорошо. Правильно. Земли перелопатили много. А когда пришли в третье отделение, где траншеи проходили по самому обрезу берега, он вдруг увидел, как с той стороны к реке спускается немец со связкой котелков. А мы этого немца уже знали. Идет этот наш немец, котелками своими болтает, насвистывает что-то. Котелки гремят. Майор до этого внимательно осматривал в бинокль немецкую траншею левее. Она у них там тоже проходила по обрыву берега. И когда немец котелками загремел, повернул бинокль и некоторое время смотрел на него не отрываясь. Вначале на губах майора мелькнуло подобие улыбки, но потом, смотрю, лицо его каменеет. А тут немец возьми и рукой в нашу сторону помаши. Видать, кого-то увидел. Наши тоже открыто ходили, не прятались особо. Мы уже зиму там простояли, привыкли друг к другу.
Когда мы шли в третье отделение, проходили мимо позиции снайпера. У меня во взводе было два снайпера. Сержант Блохин и я. Блохин в тот день дежурил в ячейке на одной из своих позиций. Он их время от времени менял. Расхлябанности-то у меня во взводе не было. Ни пьянок, ни сонного царства. Но оборона есть оборона. Особенно когда долго друг против друга стоим. Попусту-то что друг в друга пулять? И вот майор мне и говорит:
— Вот что, лейтенант, немедленно прикажите снайперу снять этого немца!
Что ты будешь делать?!
— Иначе, — говорит, — если вы сейчас же не прекратите это непонятное братание с немецкими фашистами, я буду вынужден доложить о вас в штабе армии. А там вами займутся компетентные органы. Штрафные батальоны, как вам известно, в обороне не стоят…
Про штрафные батальоны я уже кое-что слышал. Однажды с нами рядом наступал офицерский штрафбат. Разведка боем. Пошли вперед около шестисот человек, а вернулись человек двести, не больше.
Мигом позвал Блохина. Сержант, смотрю, даже в лице переменился. Я ему тогда про штрафную роту напомнил. Подействовало мгновенно. Вскинул винтовку, выстрелил. Немец с котелками полетел под обрыв. И что тут началось…
Немцы открыли такую стрельбу, что некоторые мои бойцы схватились за саперные лопаты. Хотя окопы у нас были отрыты по нормативам.
А майор, вместо того чтобы вести наблюдение и помечать на схеме их огневые точки, калибр минометов и орудий, а также характер огня, пролежал весь артналет в пулеметном окопе.
Назад я его волок по траншее, почти до краев залитой водой. Шел как миленький. И о сапогах своих забыл. Что ему сапоги? Это я, взводный лейтенант, о своих кирзовых, солдатских, выданных старшиной, горевал горькой горестью. Потому как знал: до начала боев новых не получу. А ему, может, завтра же другие сошьют. Я думал, что он из штаба дивизии. А он из штаба армии! У тех под рукой всякие мастера и умельцы были. Прикажет — и за одну ночь обнова будет готова. И можешь в другой взвод идти…
Уже вечерело. Он весь продрог. Немцы стреляли из пулеметов, так и простригали стежку трассирующими очередями. Когда расставались в конце траншеи, даже не попрощался. И в штабе армии обо мне все же доложил. Приходил потом особняк, интересовался подробностями. Записывать, правда, ничего не стал. Расспросил бойцов, сержантов. Походил по траншее, понаблюдал и ушел.
А уходил так: накинул плащ-палатку, попросил котелок и пошел по бровке траншеи. Я ему:
— Смотрите, товарищ лейтенант госбезопасности, мы еще после того случая не ходим.
А он махнул рукой и пошел. Никто из немцев не выстрелил.
* * *— На передовую я прибыл в ноябре 1943 года. 3-й Украинский. 46-я армия генерала Василия Васильевича Глаголева. Потом ею командовал генерал-лейтенант Иван Тимофеевич Шлемин. Со Шлеминым мы проводили Ясско-Кишиневскую операцию и шли по Европе. Дивизия — 4-я гвардейская, бывшая 161-я стрелковая. Потом она получила наименование Апостольско-Венской Краснознаменной. Мощная была дивизия. Полнокомплектная. Дрались мы отчаянно. Гвардейское наименование дивизия получила там же, на Криворожско-Никопольском направлении, за бои у Апостолова. Во время Ясско-Кишиневской операции, да и потом, она входила в состав 31-го стрелкового корпуса. Какое-то время находился в офицерском резерве армии. Потом началась формировка. Дали взвод. А там вскоре — на фронт.
В памяти всплывает первый бой. Произошел он под Кривым Рогом. Шел уже 1944 год.
Как я теперь понимаю, по замыслу Ставки Верховного главнокомандования войска 3-го и 4-го Украинских фронтов должны были сбить противника с обширного плацдарма на левом берегу Днепра, ликвидировать Никопольско-Криворожский выступ и выровнять линию фронта для дальнейшего наступления. Главная роль в этой наступательной операции отводилась трем армиям: 8-й гвардейской, 37-й и нашей 46-й.
Прежде чем перейти к моей истории, конкретике и деталям, позволю себе несколько десятков строк в качестве общих планов и размышлений. Лейтенант, командир стрелкового взвода, что я тогда мог видеть и понимать? Дай бог управиться со своим взводом, с теми тридцатью бойцами, которые значились в строевом списке. Дай бог успеть укрепиться на своем рубеже, протяженность которого по фронту редко превышала один километр. И слава богу, что не больше! Но вот по прошествии лет, вспоминая свою войну и своих товарищей, стал вчитываться и вдумываться, где я был, куда попал. А попал я тогда, в начале 1944 года, в самый ад южного крыла советско-германского фронта.
