Иван Дроздов - Унесенные водкой. О пьянстве русских писателей
Люди науки, искусства с легкостью, и даже каким-то бесшабашным шиком, соскальзывают к спиртным застольям и отравляют свой просвещенный и зачастую талантливый ум. Тут с давних времен, из аристократических салонов, из званых и незваных обедов, с балов и банкетов тянется традиция обильных трапез и спиртных возлияний. К тому же и времени свободного в этой среде больше, и вино доступнее. Так шло из глубины веков, складывалось исторически, — формировалась психология людей, более склонных к винопитию, чем это принято в среде простого народа.
Впрочем, таким-то умным и я тогда не был; понимал, что на дне рюмки живут большие беды, но вот того, как теперь… Нет, конечно, таких глубоких и осознанных убеждений в необходимости абсолютной трезвости у меня не было.
Тихонечко, культурненько попивал вместе с другими. Ну, а если уж случай выпал разделить трапезу с самим министром, — тут, казалось мне, и Бог велел.
Боясь показаться ломакой, пил наравне со Свиридовым. И после первых же двух-трех рюмок коньяка с ужасом ощутил, что слабею. Голова кружилась, поташнивало, — видимо, сказывалась усталость, пустой желудок. Нервное напряжение, неловкость от близости высокого, малознакомого человека усугубляли состояние. Склонился над тарелкой, поспешно ел.
Николай Васильевич выпил еще одну-две рюмки один и тоже расслабился. Речь его как бы сошла с тормозов, стала раскованной.
— А мы земляки, — заговорил он, — я тоже пензяк — из Сердобского района, а вы из Бековского. Вы с одной стороны Хопра, мы с другой. Бывало, в детстве, заплывем далеко, а вы нам рукава на рубашках узлом завяжете. Мне кто-то так затягивал, зубами не разодрать. Может, и вы там были, на той стороне.
— Нет, не был. Наша деревня далеко от Хопра. Мы не купались. А если бы я, так что ж, вы бы теперь по службе меня прижали?
— Я не злопамятен. Можете не беспокоиться.
И снова перешел на занимавшую его тему:
— Помощник мне нужен. Вот если бы такой, чтоб и умный был — умнее начальников главков, и писать умел. Очень это важно — уметь писать. Так, чтобы прочел и ничего править не надо. Бумага с колес должна идти, а у нас… десять раз завернешь, пока что-нибудь выбьешь.
Я и на этот раз ожидал, что попросит найти подходящего человека, и уж прикидывал, кого бы предложить, но Свиридов ничего не говорил.
Домой он подвез меня на машине, но зайти ко мне отказался. Поехал к себе на Кропоткинскую, где он жил в особом охраняемом доме, в хорошей, четырехкомнатной квартире. Детей у него не было, жили они вдвоем с супругой Ларисой Николаевной. Она работала в отделе кадров ТАСС.
Часа через два я позвонил Карелину, справился о здоровье. Он стал жаловаться на Блинова:
— Многое Андрей уже упустил: пришел в издательство, а там принят на работу первый редактор, — и возле него уже крутятся два молодца. И заместитель директора назначен — Евгений Михайлович Дрожжев. И главный художник — из Перми подтянули, фамилия Вагин. И все назначения без него, без ведома главного редактора. Словом, беда с издательством: не успели чернила просохнуть на решении правительства о его создании, а туда уж ломехузы заползли.
— Что это — ломехузы?
— Ах, есть в природе жучок такой. Как-нибудь расскажу.
— А вы, Петр Александрович, полежали бы, а телефон бы отключили. С больным сердцем и — волноваться.
— Пробовал, отключал. Да только покоя нет. Все думаю: как там да чего там. Большую это глупость сделали — назначили директором Прокушева. Пустили козла в огород.
— Свиридов меня приглашал — о помощнике говорил.
— Тебе не предлагал?
— Нет, мне не предлагал.
— Ну, вот… суров мужик, а и деликатен. Хотел бы тебя в помощниках иметь, а предложить стесняется. Боится оскорбить таким предложением. Но и то верно: не для тебя эта должность. Слишком жирно будет людей таких в референтах держать. Он мне только что звонил, советовался. Я сказал: «И думать забудьте!.. Его в пору первым заместителем к вам, а не холуем на побегушках, что это вы, в самом деле, забрали себе в голову…»
Я слушал, а сам думал: «Знает ли Карелин, что мы со Свиридовым в Доме литераторов были?.. Нет, не знает. И хорошо. Правда, в Доме литераторов нас видели, да никто из подходивших ко мне не знал Свиридова в лицо».
Еще раз посоветовал Карелину не думать о делах — отдохнуть, отлежаться.
Сердце его, уставшее от житейских невзгод, от трудных журналистских дорог, от ленинградской блокады, трудилось из последних сил.
Судьба близко свела меня с очень интересным и талантливым писателем Андреем Блиновым. Уйдя из «Известий» на свободу, я написал роман о металлургах «Горячая верста» и повез его в «Профиздат». Принял меня главный редактор Андрей Дмитриевич Блинов. Я читал его рассказы и повести, мне нравились его герои, — крепкие своей славянской сутью северные вятские люди, — нравился язык, сочный, поэтический. В моем понимании Блинов стоял рядом с ведущими писателями пятидесятых-шестидесятых годов. С одной стороны, я рад был, что моя рукопись попадала в руки маститого писателя, с другой — боязно было его суд изведать.
Разговорились. Оказалось, что дача его — с нами по соседству. Я пригласил его. дал адрес, — без надежды, конечно, что он к нам приедет. Но Блинов приехал. И скоро — дня через три. Смотрю: у ворот зеленая «Волга», за рулем — милая, совсем юная девушка, его дочь. Вышел и он, — с палочкой, прихрамывая.
Блинов — фронтовик, ранен в бою.
На лице улыбка, тянет руку, говорит:
— Вот вы где! Слыхал про ваше Радонежское братство, а бывать не приходилось.
На веранде, усаживаясь в кресло, сказал:
— Роман прочитал. Будем печатать.
Я едва скрывал волнение от радости. В то время в «Московском рабочем» печатали мой роман «Подземный меридиан», а тут приняли и «Горячую версту». На какое-то время я обретал материальную независимость, — мог оставить работу в комитете, которая, кстати сказать, была не по мне, уединиться на даче и писать новые книги.
Так произошла моя встреча с Блиновым. Скоро этот человек мою жизнь направит в русло, где я вплотную столкнусь с литературным процессом, увижу и познаю грани жизни, доселе мне неведомой.
Блинова назначили главным редактором издательства «Современник», и он предложил мне стать его заместителем по прозе.
С сожалением покидал Карелина и Свиридова, — одно лишь утешало: оставался под началом этих умных, самобытных и интересных людей.
Прошел месяц, другой, и вдруг звонок:
— Говорит Свиридов. Привет! Чем занимаетесь?
— Отбираем рукописи, Николай Васильевич. Составляем план.
— И как? Интересные рукописи?
