Ганс Киншерманн - Кроваво-красный снег. Записки пулеметчика Вермахта
Мы подавлены известием о смерти Мейнхарда и Свины. По моему лицу текут слезы, вызванные не только ядовитыми пороховыми газами. Меня цепко охватывает страх, горло конвульсивно сжимается. Мне кажется, будто меня душит незримая рука. Слежу взглядом за Вариасом и вижу, как он живым и невредимым запрыгивает в окоп.
— Танки! Танки идут! — неожиданно истерически кричит Вильке. — Их много, очень много!
Его последние слова тонут в грохоте взрывов снарядов, которые обрушивают на нас танки.
Теперь я тоже вижу их! Сначала мне кажется, будто на нас накатывает вал огня, затем целая орда коричневых жучков начинает двигаться по заснеженной степи. Танковая атака! Вейхерт торопливо считает их и на пятидесяти сбивается. Да, их, конечно, больше пятидесяти! Значит, вот что готовили русские — колоссальное танковое наступление на наш заброшенный, плохо вооруженный аванпост, который до этого долго и упорно сдерживал натиск Красной Армии, неся огромные потери!
Изрыгая смертоносные залпы, «тридцатьчетверки» двигаются вдоль железнодорожного полотна в направлении деревни. Минут через пятнадцать они доберутся до нее и оттуда смогут зайти нам в тыл и взять в клещи. Мы понимаем, что времени у нас уже не остается, но вместе с тем чувствуем, что долгим минутам страха наступает конец и жуткий финал уже совсем близок. Вопрос заключается лишь в том, есть ли у нас шанс избежать этой судьбы?
Мы стоим возле блиндажа и смотрим на приближающиеся танки и на спасительный холм, за которым можно спрятаться от этой орды металлических чудовищ. Несколько наших солдат из дальних окопов выбираются наружу и бегут к холму. Они хотят достичь деревни прежде, чем там окажутся танки, и надеются по льду перебраться на ту сторону Дона. Саперы также спешно покидают свои позиции и устремляются к деревне. Все больше и больше людей следуют их примеру. Они бегут под смертоносным дождем пуль и осколков. Земля усеяна оружием, шинелями, снаряжением и прочим. Все это люди сбрасывают с себя, чтобы было легче бежать. Многие спотыкаются и падают и остаются лежать на земле. Другим удается снова встать на ноги и продолжить путь. Что же делать нам?
Вильке и Громмель, как безумные, выскакивают из блиндажа. Ко мне приближается Вейхерт, готовый в каждую минуту бежать. Он явно еще не решил, что ему делать. Вейхерт показывает на двух солдат, мчащихся к холму. Узнаю Вариаса и Зейделя, у последнего голова обмотана бинтом. Зейдель падает, вскакивает и бежит дальше. Вильке знаками возбужденно показывает нам, что первые вражеские танки уже достигли деревни. Что же мы будем делать? Тоже побежим? Мы находимся дальше других от холма. Если нам посчастливится добежать до него, то что может ждать нас там?
Совершенно очевидно, что в блиндаже оставаться нельзя, — это означает верную гибель или плен. Смерть предпочтительнее. Попасть в плен к русским? Нет, этого я не переживу.
— Они уже все убежали! — восклицает Вильке.
— Нет, еще не все. Вон там еще осталось несколько человек! — поправляет его Вейхерт.
Но Вильке уже его не слышит — он устремляется прочь. Вижу, как он сбрасывает тяжелую шинель. Я помогаю Вейхерту и Громмелю выбраться из окопа. Они уже скинули с себя все ненужное и со всех ног бросаются вперед. Теперь моя очередь. Неужели я последний? Нет, неподалеку вижу еще пару солдат, которые тоже, видимо, не знают, как поступить. Чего же они мешкают? Есть лишь две возможности — остаться или убежать. И то, и другое одинаково опасно — дожидаться в блиндаже прихода русских или мчаться вперед под выстрелами танков.
Что же я за образцовый солдат такой! Вместо того чтобы освободиться от лишнего груза, я непременно хочу захватить с собой все военное снаряжение. Уже на бегу я осознаю, что оно сильно снижает мою скорость. Сбрасываю шинель и ослабляю поясной ремень. Бросаю все на землю, и у меня остается лишь пистолет, который я крепко сжимаю в руке. Перепрыгиваю через воронки, спотыкаюсь о разбросанные повсюду вещи, брошенные другими солдатами. Вокруг меня рвутся гранаты и снаряды. Понимаю, что бегу наперегонки со смертью. Для многих моих товарищей этот марафон закончен навсегда. Они лежат на земле, замолкнув навсегда, или жалобно стонут. Кто-то зовет о помощи. Чем я могу помочь этим несчастным? Я в любую секунду рискую бездыханным рухнуть на землю рядом с ними. Страх смерти или тяжкого увечья затмевает все остальные мысли, я думаю лишь о единственной возможности спасти свою жизнь. Добежав до гребня холма и скрывшись за ним, кашляя и обливаясь потом, я надолго теряю из вида моих товарищей. Спотыкаюсь о чье-то мертвое тело и падаю на снег, на еще почти девственно белый его участок. Тот, о кого я споткнулся, мне знаком, это унтер-офицер Шварц. Любитель добивать раненых русских лежит в луже крови; судя по цвету его лица, умер он совсем недавно.
Вижу новую опасность, неожиданно возникающую передо мной. Несколько «тридцатьчетверок» повернули от деревни и блокируют путь нашим отступающим солдатам. Они преследуют нескольких человек, которые бегут изо всех сил, петляя как зайцы, в отчаянной попытке любой ценой спасти свою жизнь. Танки стреляют им вслед из пулеметов. Некоторые из бегущих падают, их безжалостно давят танковыми гусеницами. В моей голове мелькает мысль: я должен успеть! Со мной ничего не случится! Самое главное — поскорее оказаться в мертвой зоне, где меня недостанет снаряд или пулеметная очередь «Т-34». Тем не менее пули свищут над моей головой. Чувствую, как что-то ударяет в левую сторону груди. Неужели я ранен? Не похоже, я не чувствую слабости и продолжаю бег.
Неожиданно рядом со мной появляется Вильке. Он падает на колени и заходится в кашле.
— Черт! Не могу больше! Это ужасно!
Хватаю его за руку и пытаюсь поднять. Он делает пару шагов, и его ноги снова подкашиваются. Неужели он ранен? Я с ужасом смотрю на приближающийся советский танк. Собрав последние остатки сил, отскакиваю в сторону. Вильке не успевает последовать моему примеру. Танк наезжает на него, и предсмертный вопль несчастного заглушается оглушительным пушечным выстрелом. «Тридцатьчетверка» даже, пожалуй, не замечает, что переехала человека, и устраивает охоту за бегущими солдатами, расстреливая их из пулеметов. Меня уже больше ничто не сдерживает — я бегу во всю силу моих ног до тех пор, пока не чувствую, что мне не хватает дыхания. Добегаю до перил и переваливаюсь через них. Падаю на другую сторону на твердую, как камень, землю. Лежу несколько секунд. По лбу течет пот, попадая в глаза. Вытирая лоб тыльной стороной руки, замечаю на ней кровь. Это всего лишь ссадина от удара рукой о землю. Замечаю полуразрушенную хату. Надеюсь найти в ней хотя бы какое-то укрытие. Скорее туда! Сделав несколько быстрых шагов, забегаю внутрь.
