Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт
Как раз при Елене привели в порядок русскую монетную систему, пришедшую в крайнее расстройство: фальшивых и легковесных, облегченных денег расплодилось несметное количество. Как ни заливали уличенным злоумышленникам в глотку расплавленное олово, других это не останавливало…
Именно Елене Глинской мы обязаны появлением на свет копейки. До этого в ходу были монеты, на которых чеканился всадник с мечом (саблей), они так и назывались – «сабляницы». Елена выпустила в обращение деньги нового образца, где всадник был уже вооружен копьем. Очень скоро их стали называть, как легко догадаться, копейками…
И наконец, Елена покусилась на прежние привилегии родовитого боярства – допустила в боярскую думу кое-кого из «детей боярских» («дети боярские» – это не отпрыски боярина, как кто-то может подумать, а отдельное сословие лиц благородного звания, повыше простого дворянина, но пониже боярина).
Ее и до того откровенно недолюбливали бояре (инородка, развратница, сама дерзает править!), а теперь и вовсе налились злобой. Но что они могли поделать? Елена власть в руках держала прочно, царь Иван был слишком мал, чтобы на него воздействовать – да вдобавок относился к Оболенскому с нескрываемой симпатией… Оставалось шипеть по углам.
Судя по сохранившимся свидетельствам, Елена и Оболенский были абсолютно уверены в своей силе и своем будущем и держались, как законная семейная пара, не соблюдая строго тогдашнего этикета: на богослужении стояли рядом, ездили в одной карете, в поездках ночевали в одной горнице.
И тут, очень похоже, кто-то вспомнил об обстоятельствах безвременного ухода из жизни Дмитрия Шемяки…
3 апреля 1538 г. Елена Глинская, которой не было и тридцати, внезапно умерла без видимых причин. О том, что она до этого чем-то серьезно болела, нигде не сообщается. Вообще летописи, все без исключения, о ее кончине толкуют глухо и невнятно…
Слишком многие в то время были уверены, что ее отравили. В этом, например, нисколько не сомневался австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, чьи «Записки» до сих пор считаются одним из ценнейших свидетельств о той эпохе. Славянин по происхождению, он владел русским языком и знакомства в Москве имел обширнейшие…
Предельно подозрительны обстоятельства даже не самой смерти – погребения. Елена, как достоверно известно из летописей, умерла в два часа дня, а похоронили ее в тот же вечер. Такая поспешность полностью соответствует исламской традиции, но абсолютно противоречит православной, вообще христианской. Поневоле начинаешь подозревать, что отравители всерьез опасались видимых последствий – скорого появления на теле следов отравления. Других объяснений попросту не имеется. Как бы к Елене ни относились бояре, она была законной супругой покойного великого князя, матерью юного царя, православной христианкой. Отчего же ее в этом случае поторопились похоронить с небывалой ни прежде, ни после в российской истории быстротой? Никто еще на этот вопрос внятно не ответил…
Легко представить, что бояре выступали гоголем, а довольных улыбок не скрывали вовсе. В нашем распоряжении есть воспоминания очевидца, своими глазами наблюдавшего в тот день сиявшие радостью боярские физиономии. Зовут его Иван Васильевич, прозвище – Грозный: «Михайло Тучков при кончине нашей матери, великой царицы Елены, сказал про нее много надменных слов нашему дьяку Елизару Цыплятеву…» Ивану в день похорон матери было восемь лет – достаточно зрелый возраст, чтобы запоминать и осознавать происходящее вокруг…
На похоронах плакали только двое, обнявши друг друга, – малолетний великий князь Иван Васильевич и князь Иван Оболенский. Второму пришлось еще хуже: кроме скорби, он прекрасно понимал, что больше на этом свете не жилец…
Так оно и оказалось. Уже 9 апреля его схватили, как выражаются иные авторы, «арестовали», но это совершенно неподходящее определение: арест подразумевает нарушение закона, а Иван Оболенский согласно тогдашним писаным законам не совершил ровным счетом ничего, заслуживающего ареста. Да и уличить его в нарушении каких бы то ни было законов было бы крайне затруднительно. Так что его именно схватили самым беззаконным образом. И через месяц он умер в тюрьме – по некоторым свидетельствам, в той же «шляпе железной», что Андрей Старицкий. Его сестру, няньку малолетнего Ивана, Аграфену Челяднину, всего лишь сослали в Каргополь, где постригли в монахини, – гуманнейшими людьми были бояре, могли ведь и ножиком по горлу полоснуть…
Таким образом, восьмилетний Иван Васильевич остался не только круглым сиротой – он остался один посреди людей, даже не пытавшихся притворяться, что испытывают к нему подобие симпатии. Нянька Аграфена и Оболенский, насколько можно судить, были единственными, кто к мальчику относился приязненно.
Попытайтесь себе это представить: огромный нескладный дворец, в котором только что проводивший мать на кладбище восьмилетний мальчик, юридически правитель всея Руси, а фактически залитый слезами ребенок, остался совершенно один. Вокруг, конечно, имеется немало всякой шушеры – от слуг до бояр, – но нет ни одного дружески расположенного человека. Гаснут последние свечи, ночь и тишина… Вам не зябко? Мне – зябко…
Ох, и покажет он вам всем потом, волки позорные!
Апрель 1538 г. В мире все идет, в общем, как обычно: умерла очередная жена английского Генриха VIII (своей смертью, счастливица, что не всякой жене Генриха удавалось), и его величество, малость погоревав для приличия, подыскивает себе новую невесту. Мартин Лютер сочиняет «Шмалькальденские статьи» и «Письмо против соблюдения субботы» (поверьте на слово, скучнейшее чтение). Великий ювелир и скульптор Бенвенуто Челлини сидит в римской тюрьме за очередные художества – он, конечно, великий мастер, но регулярно впутывается во всевозможные неприятности (впрочем, на сей раз он никого не убил, чего нет, того нет).
В мире все, в общем, как обычно. О случившихся в Москве изменениях еще мало кто знает за пределами великого княжества. В Кремле по лестницам-переходам слышится радостное сопение и довольное урчание: это бояре, надсаживаясь, волокут кое-как поделенную государственную казну – серебряные ковши, золотые тарелки и кубки, драгоценные меха и прочую благодать.
Ага, вот именно. Первое, что сделали после заключения в тюрьму Оболенского воспрянувшие бояре с Василием и Иваном Шуйскими во главе – дочиста разграбили великокняжескую казну. Не под покровом ночи, а средь бела дня, на глазах у восьмилетнего Ивана (помянутый Тучков принимал в этом самое активное участие). Вот так, весело и непринужденно, чуть ли не с песнями. По-видимому, они полагали, что малолетний князь никогда не вырастет – или все забудет по детскому легкомыслию.
