Алексей Будберг - Дневник белогвардейца
Осмелевший правительственный комиссар обрадовал нас сообщением, что уже весь Петроград занять правительственными войсками, а бунтовщики укрылись в Петропавловской крепости и в Смольном; Ленину удалось, однако, бежать. Корпусный комиссар уверяет, что все это неправда и что по их сведениям наоборот - Керенский потерпел неудачу.
Наш военно-революционный комитет не смог исполнить своего намерения подать войска на помощь петроградским товарищам, так как местные железнодорожники, находящиеся под влиянием эсеров, заявили, что на Петроград они никого не повезут, ни для помощи большевикам, ни против них.
В полдень нашим телефонистам передали из Двинска, что утренние сообщения о взятии Керенским Петрограда оказались ложными.
Старшие штабы и комиссары как будто бы куда-то провалились; бурно бившие фонтаны приказов и нелепых распоряжений как-то сразу иссякли; офицеры штаба и штабные машинки отдыхают, ибо вся работа ограничивается срочными донесениями, очень краткими, так как на фронте мертвое затишье; о политических же скандалах доносят, комиссары и комитеты.
Вообще, по части старшего управления и ориентировки сверху сейчас налицо такая же потеря связи и такая же неразбериха, какие бывали во времена катастрофических отступлений в 1914 и 1915 годах.
Я несколько раз телеграфировал командующему армией и армейскому комиссару просьбу установить выпуск срочных бюллетеней с правильной и правдивой ориентировкой, о чем умоляют командиры частей и просить войсковые комитеты, но не удостоился даже ответа; все растерялись, не знают, что будет и что делать, и поэтому им не до низов.
Как на грех, все радио в большевистских руках, работают все 24 часа и перехватывают все радиограммы: правительственные, большевистские, немецкие, соседние армейские и без всякой системы и поверки, не указывая иногда и источников получения, разбрасывают их по всем частям, вызывая этим невероятный сумбур в и без того распухнувших и взбудораженных солдатских головах.
После обеда пришло радио какого-то полковника Муравьева, именующего себя Главнокомандующим, с объявлением, что "войска Керенского и Корнилова на голову разбиты под Царским Селом, а потому все призываются на помощь новому Главнокомандующему для истребления остатков авантюры Керенского".
К вечеру во все части стали передавать какие-то распоряжения армискома с приказанием держать их в секрете от строевого начальства. Днем исчезла куда-то команда разведчиков 278 полка при двух пулеметах; из полка по секрету сообщили, что она уехала куда-то на присланных из армискома автомобилях.
В 120 дивизии идет формирование какого-то отряда для отправки на помощь Петрограду. Если Керенский не разбить (в телеграмму какого-то мифического Муравьева, разбивающего Корнилова, которого не может быть под Петроградом, мы все не особенно верим), то отряд 120 дивизии ему не опасен, он гораздо страшнее для жителей тех районов, по которым будет проходить.
Части войск разваливаются с возрастающей быстротой; надежда на скорый мир съела последний удержь. 17-я дивизия 19 корпуса заявила, что стоит на позиции только два дня, а затем уходит в тыл; кавалерия тоже трещит по всем швам. Большие комиссары куда-то исчезли; многоглаголивый в прежнее время командарм безмолвствует, да и что ему теперь говорить!
Комитет Ставки сообщает, что известие о бегстве Корнилова не верно, и что все Быховские заключенные находятся на своих местах; очевидно, что слух о бегстве Корнилова был пущен большевиками нарочно, чтобы поглубже дискредитировать революционный престиж Керенского и напугать товарищей появлением грозного для них призрака Корнилова и всех связанных с его именем скорпионов.
1 Ноября.Получили первую официальную сводку Петроградских событий 28 и 29 октября. С ужасом и негодованием прочел подтверждение ранее циркулировавших слухов о разграблении Зимнего Дворца. Проклятый адвокатишка и его жалкие министришки, когда стало жутко, залезли под прикрытие того трона, который так усердно помогали валить. Ведь если бы Керенский не зазнался до того, чтобы залезть в апартаменты Зимнего Дворца, то Дворец, конечно, остался бы нетронутым. Но, что было вчера и позавчера, до сих пор неизвестно. Наши большевики или, как я их называю, немцевики хвастаются, что дни 30-го и 31-го были для них очень благоприятны, и они уже покончили с Керенским.
Весьма неприятно известие, полученное от 12 армии, о том, что латышские части ушли по направлению к Петрограду; эти части совсем обольшевичены, и вместе с тем хорошо организованы и снабжены, внутри по своему дисциплинированы, не стесняются с нашими товарищами и могут дать Петроградским большевиикам серьезную помощь; ведь Россия для них враг и в ее горе они видят свое спасение.
В 70-й дивизии целый ряд происшествий, как будто бы она пытается догнать остальные части по числу произведенных безобразий; 279 полк, попавший в последнее время в руки группы молодых хулиганов-большевиков, отказался занимать боевой участок; 277 полк совершенно взбунтовался и заявил, что будет стоять только в Двинске и, если понадобится, то силой займет необходимый для него помещения; батальон 278 полка получил какое-то секретное распоряжение военно-революционного штаба и самовольно ушел в Режицу.
Пришел к заключению, что пора кончать комедию изображения из себя начальника и корпусного командира; позорно считаться начальником, а в действительности быть поваленным огородным чучелом, которого никто не боится, а скоро все начнут пинать. Если ближайшие дни не дадут каких либо положительных результатов по части улучшения, то я сложу с себя обязанности, выполнять который я не в состоянии. Пока еще теплится кое-какая надежда, буду нести эту муку, но если надежда погаснет, сейчас же уйду.
Приходили депутаты от батальона смерти 120-й дивизии; их никто не хочет сменить на занимаемом ими уже больше месяца боевом участке, они выбились из сил; больные не уходят в госпитали, а остаются на участке, чтобы помогать здоровым нести дневную службу и давать им отдых для более напряженной ночной службы. Участка они ни за что не бросят и готовы на нем умереть, но просят помощи у меня, как у старшего представителя командной власти. Редко приходилось чувствовать себя так гнусно, как чувствовал себя я, слушая это заявление представителей последних остатков умирающей русской армии, пришедших ко мне за помощью Я, тот, к которому они пришли, должен был нанести последний удар остаткам их веры, и заявить, что я уже не начальник, а бессильное чучело, и все что я могу для них сделать, это еще раз начать распластываться перед товарищами и пытаться их уговорить.
