Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)
Каким-то чудом, как бывает тоже только в сновидениях, я понимаю, о чем она говорит: просит посадить ее так, как сидел я, когда читал недавно ей и маме свой рассказ... А сидел я в кресле, лицом к кровати.
Сажаю автора лицом к читателю. Автор начинает читать:
— Одна деичка... ее звали Пусинька... один раз пошла в лесок...
Дальше начинается невнятное бормотанье, и у слушателя возникает грустное предположение: не таким ли невнятным бульканьем звучит и для Маши мое авторское чтение?!
Через две минуты заявляет:
— Я второй рассказ буду читать.
И вдруг бежит к окну и радостно вскрикивает:
— Папочка!!!
Я говорю:
— Давай его сюда!
Она подает мне— не очень бережно— маленького папу, я кладу его на кровать рядом с собой.
Она кричит:
— Еще папа!!!
Я беру второго папу.
— Еще!
— Третий папа. Четвертый папа...
Машка увлеклась. Папы летят как дрова или арбузы. Я не успеваю считать:
— Двадцатый папа... двадцать первый папа... двадцать второй папа...
Она кричит:
— А у меня еще сколько папочек!..
* * *
В десятом часу мама пошла провожать тетю Лялю. Машка еще не спала. Меня попросили покараулить ее. Я взял книгу, бумагу, вечное перо и сел в столовой за обеденный стол. Она попыталась было устроить небольшой цирк: вылезла из-под одеяла, встала, подошла к изножью, пыталась заглянуть в столовую и заговорить со мной. Я решительным образом заявил, что если она тотчас не ляжет, я закрою дверь и уйду.
Легла, только попросила:
— Покрой меня.
Я укрыл ее одеялом, поцеловал, вернулся в столовую и— жду. Знаю, что не выдержит, заговорит. Но— о чем?
— Алеша!
Я молчу.
— Алешенька!
— Ну, что?
— Ты помнишь, мы на улице потеряли листик?
— Какой листик?
— Листик на улице потеряли! Помнишь?
Я не помню, но огорчать ее не хочу. Говорю:
— Ну, помню. Ну и что?
— Мы потом пойдем и найдем этот листик?
— Хорошо, мамочка. Пойдем и найдем.
15.9.59.
Я сказал Маше, что видел индюшку, и она, захлебываясь, не договаривая, сообщила маме:
— Папа... папа... ин-дюш-ка...
А мама сострила:
— Папа— индюшка?
— Да нет! (Даже рукой взмахнула.) Папа видел индюшку!..
Неуместный смех, юмор не вовремя раздражают, вызывают досаду. Это не один раз я замечал.
* * *
А сама острит на каждом шагу, где только можно.
Обувается. Я пытаюсь объяснить ей, что такое правая и что такое левая сторона. Говорю:
— Какой рукой ты кушаешь— это правая.
Беспечно, почти не думая:
— Я ногой ем.
А может быть, и логика есть в этом ответе. Ведь речь шла о правой ноге, на которую надо было правильно надеть сандалик. Так при чем же тут правая рука?
* * *
Поздно вечером, кончив работу, предложил Машке пойти в магазин и купить арбуз.
— Настоящий?
— Да. Настоящий.
Ликование было резко пресечено мамой.
— Что? Куда?? Что вы задумали?! Фантазеры! В девятом часу!
Я, конечно, согласился:
— Да, Маша, поздно. Магазин закрыт. Завтра сходим.
Безутешные рыдания минут пять сотрясали наш старый дом. Машкину обиду подчеркивало еще то обстоятельство, что родители, несмотря на поздний час, собирались куда-то идти. Им, видите ли, понадобилось срочно опускать письма!
Машка так горько плакала, что наши сердца не выдержали. Решили потеплее одеть ее и взять с собой.
Говорим ей:
— Хорошо. Одевайся. Пойдем.
Не верит своему счастью.
— Куда? Здесь? (То есть в пределах дома.)
— Нет, на улицу.
— И ты пойдешь?
— И я пойду... И мамочка...
Ах, как расцвело ее заплаканное личико!
— А потом куда?
— А потом— спать.
— И ты?
— И я.
Подумала— и уже пытается шутить:
— Ты сторожить будешь?
Дошли до почты. Маша опустила в ящик два письма. Одно дала ей мама, другое папа. Опустив (не очень ловко), всякий раз спрашивает:
— Это кому письмо?
— Бабушке.
— А это кому?
От почты прошли к магазину. Ко всеобщей досаде, он только что закрылся (еще бродят последние покупатели, метет пол тетенька в сером халате). Но Машка огорчается меньше, чем взрослые. Ведь не в арбузах и не в пряниках счастье!
Вечер темный, беззвездный. Шли с электрическим фонариком. Бежал, стремился вперед светлый белый кружок, и Машка его догоняла, старалась наступить на него, а он все бежал и бежал по песку, по лужам, по черному асфальту...
* * *
Утро холодное. Машка встала чуть свет; весела, деятельна, полна энергии, замыслов, планов, идей. Рано утром показалось было солнышко, и Машку выпустили во двор. До сих пор она там, хотя солнце уже давно скрылось.
Готовит обеды, заготавливает— из сухих листьев клена— припасы на зиму: капусту, свеклу, картофель... Бегает, суетится, на бледном от холода личике— деловитость, озабоченность.
Приходит старый, одноглазый, шелудивый, с дрожащим, вихляющим от старости задом пес Дружок. Сидит, метет облезлым хвостом, молча выпрашивает подаяние...
Машка бежит в дом, к маме, добывает хлеба и косточек, кормит (с моей помощью) собаку. А через пять минут я слышу ее полупросительный, полутребовательный голос:
— Дружок, уходи! Я тебя боюсь.
ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ
20.9.59. Разлив.
Похоже, что наступает бабье лето. С утра— солнышко, листики в саду не шелохнутся, на небе— одно крохотное заблудившееся облачко. И все-таки уже осень. Воскресенье, хороший день, а на дачах стоит грустная тишина. И— холодно. В комнате у меня 8 градусов, а ночью, говорят, на дворе было плюс два.
Вчера папа и Маша бродили часа два в лесу. Набрали половину Машиной корзинки всякой разночинной грибной мелочи: моховичков, сыроежек, лисичек, горькушек. Дошли до Тарховки. Маша, конечно, устала здорово, но— молодец!— держалась, не хныкала.
В Тарховке на вокзале видели настоящего грибника— в больших сапогах, с большой корзиной. В корзине— белые, красные, подберезовики...
Машка, которая никогда не видела таких богатств, глаза разинула. Оказывается, этот дядя ходил на ту сторону озера, за шалаш Ленина. Нам с Машкой такие походы пока и не снились.
* * *
Третьего дня шли с Машей на телефон, навстречу едет парень на велосипеде.
— Похож на тебя, Алеша,— говорит Машка.
— Чем же он похож?
— В таких штанах, как у тебя.
Взглянула на меня лукавыми глазенками, улыбнулась.
— Правда, похож!..
* * *
Упала проехалась ладошками по мокрому зернистому песку и не заплакала. Она вообще редко плачет в таких случаях, то есть когда ей больно, когда упадет, ушибется, оцарапается.
Плачет, навзрыд рыдает, когда обмануты бывают ее надежды и ожидания: обещали пойти собирать опенки и не пошли, отменили; хотели кормить уток (или Дружка) и вдруг говорят: нельзя, поздно.
