Рома Зверь - Дожди - пистолеты
Я чувствую Таганрог родным. Конечно, чувствую. Особенно когда иду по местам боевой славы своей. Но когда я приезжаю туда и буквально часов пять проходит, я погружаюсь в ту атмосферу прежней жизни, мне становится плохо. Потому что ничего не происходит. И не произойдет — что самое страшное. Ничего. Каждый раз вечером мы собирались, выпивали, играли на гитарах, слушали музыку. Каждый день одно и то же, ничего нового. Вообще ничего! Все то же самое. Как по схеме. День рождения у кого-то — всегда одно и то же. День города — всегда одно и то же. Ходят по Ленинскому туда-сюда. На улицах шашлыки, куча кафешек. Все на улице тусят часов до одиннадцати, до двенадцати максимум. Потом все разбредаются спать. Вот так живет город.
В то же время что-то такое в городе есть, что заманивает приезжих людей. Я же тебе рассказывал. Как болотистая местность. Судьбы у людей абсолютно разные, но они появляются в этом городе. Появляются и остаются навсегда. И поневоле они находят людей из этой тусни, которые не как все. Их же очень легко найти было. Мы собирались в центре города. По пятьдесят человек, сидели и пели в сквере. Было очень легко познакомиться, раз — и ты уже в компании. Ты просто приходишь на другой день туда же, а они там же сидят. Это было очень легко. Ты просто подходишь, знакомишься. Тебе говорят: «Садись, брат. Вот тебе вино». Нет никаких проблем.
Но я всегда мечтал свалить из города. Я хотел попробовать себя. Мы стали там немного популярны. И я понял, что дальше ничего не будет, никаких возможностей развиваться. Ничего не будет. Я понял, что нужно обязательно поехать в Москву и попробовать себя там. Хотя бы попробовать, чтобы раз и навсегда убедиться, тем ли я в жизни занимаюсь или нет. И у меня в голове эта идея сидела года два. Но я не мог уехать, потому что должен был закончить колледж. То есть быть уверенным: если я приеду в Москву и что-то пойдет не так, у меня будет профессия и я не потеряюсь. Но ты не думай, я не собирался приехать в Москву и работать строителем. Эта профессия у меня была на всякий пожарный случай. Мало ли что? Мало ли, понадобится какое-то время, чтобы разобраться во всем этом. Я ехал в Москву петь. Как это будет, я не знал. Я думал, приеду в Москву, посмотрю какие-то каталоги, поузнаю, где какие продюсерские центры, и буду обращаться туда. Я так себе это представлял.
Друзьям-приятелям как-то было по фиг. Типа: «Ну-ну, езжай». Когда кто-то уезжает из города, это не очень нравится местным. «Давай, посмотрим, когда вернешься». Многие уезжали, а многие не то что возвращались. Они вообще даже не уезжали. Даже не пытались.
— Ой, а этот ездил в Москву. Купил блок сигарет «Житан».
— Уау! круто! А чего ездил-то?
— Да он во ВГИК поступал.
— И че, поступил?
— Нет. В следующем году опять поедет.
— Ну-ну.
Или те, что возвращались:
— Да че тебе сказать? Москва — такой город, ничего интересного.
То есть люди, которые там не пригодились, не смогли как-то реализовать себя, они сразу оправдывались, типа: «Москва — говно. Мне и здесь кайфово. Меня здесь любят двадцать человек. Принесут всегда выпить, покушать. Здесь я и буду тусить. Мне здесь удобно». Потому что делать-то ничего не надо.
Мои друзья не уезжали. Был друг у Вити Бондарева — Валера Полиенко, с которым мы Настей «повязаны», я рассказывал тебе. Я с ним пару раз виделся в Таганроге. Валера учился в художественной школе. Рисовал картины. Потом он познакомился с Витей, и они стали стихи писать. Полиенко играл тогда в группе… какие-то там «Доярки». Типа «Заводные доярки», что ли. А Валера тогда жил уже в Москве. Когда он приезжал в Таганрог, так получалось, что у нас были концерты, он на них приходил. Валера учился во ВГИКе на режиссерском, приезжал с видеокамерой и снимал наши концерты. Конечно, если сейчас посмотреть, уписаться можно.
Помню, как-то после концерта шли втроем, по пути выпивали, общались о чем-то. Точнее, это они с Витей о чем-то говорили, что мне было трудно понять. Какие-то поэтические, режиссерские, литературные выражения. Базар, как у критиков. Я совсем не врубался в эту тему, поэтому мне не очень было интересно. Интересно было то, что Валера из Москвы, что он там учится. Он писал музыку и тексты. Я думал, круто, чувак песни пишет. А в Таганроге было еще два таких человека — Дима Рябов и Женя Сидашенко. Валера с ними что-то мутил. Бондарев им песни сочинял. Я им помогал, на гитаре подыгрывал. И коллектив этот назывался «Тату». Может быть, после нескольких поездок в Таганрог Валера и предложил такое название совсем другой группе, для которой он позже стал писать тексты в Москве?
Благодаря бондаревскому литклубу у меня появились новые поклонники моего творчества. И поклонницы. Это были взрослые люди, которым было лет по тридцать пять, но были те, кому лет 18… Да у меня тогда не так уж много было поклонниц. То есть были, но я не знал, как они выглядят, по большому счету. Были такие полузапрещенные концерты. А там же не до них. Как и сейчас. Я практически не вижу людей, которые приходят на концерты. Такого же не было, как сейчас, — девочки у служебного входа. Так что у меня скорее были слушательницы, чем поклонницы. Нормальные люди. Некоторым нравился я, некоторым нравились песни. Некоторым просто нравилось, что я человек, известный в каких-то кругах. Кому что. Кому-то приобщение ко всему этому уже было здорово, считалось круто.
Своим статусом я не пользовался. В таких ограниченных целях. Если я видел девушку, которая вела себя агрессивно. Или вообще людей, которые не то что глупые, а чего-то недопонимают, то есть я видел, что человек — болван, я мог поставить на место. Я мог запросто сказать это. Вокруг было много левых людей. Я очень не люблю таких. И сейчас. Левых, то есть чужих.
Для меня было очень странным, когда приходил человек: «Я из Краснодара. Там есть богатый чувак, который может записать вас на студии, вот мой телефон». Я говорю: «Спасибо, до свидания». Я брал телефон и выбрасывал его в мусор. Мне очень страшно было, я не хотел рядом с собой таких людей. Сторонних. Я не знал их. Я же говорю тебе, Таганрог — город очень маленький, и ты видишь все время одних и тех же людей.
Может, и реально он предлагал студию. Но я не хотел быть никому обязанным. Я знал, что если этот человек мне поможет в чем-то, то, когда он придет и что-то попросит, я не смогу ему отказать. А так я отказать могу. Сразу. Если мне что-то не нравится, мне что-то неинтересно, то я никому ничем не обязан. Я не был ни от кого зависим. Хотел — приходил, хотел — уходил. У меня не было обязательств. Ни перед кем. Ну и, естественно, не было и никакого развития. Перспектив каких-то. А амбиции были, я в Москву собирался уехать. Да я даже и в Москве особо обязанным не собирался никому быть. Я знал, что я еду делать свое дело.
