Донна Уильямс - Никто нигде
Мать решила, что мне пора идти работать. Мне было пятнадцать лет.
Я убирала дом, прибиралась у отца. Кроме того, хорошо шила. Выбор стоял между уборщицей и швеей. Первой своей работой на полный день я выбрала работу швеи — и продержалась три дня.
Сейчас я против убийства зверей ради шкур, но в то время меха мне нравились; я не связывала мех с живым животным.
Мне всегда трудно было понять, как что-то одно превращается во что-то другое. Что такое коровы, я понимала — но когда они становились «стадом», то переставали для меня быть коровами. Я понимала, что «стадо» — это слово для нескольких коров; но тогда что же такое «скот»? Вот и с мехами было то же самое. Меха, из которых что-то шьют, — это материал; он не был и никогда не мог быть живым.
Зато я знала, что обожаю зарываться в мех лицом. Пятнадцатилетняя девчонка, веснушчатая и сопливая, терлась лицом о меха, не имея ни представления об их стоимости, ни уважения к тому, что они собой воплощают.
Хозяин был итальянцем: как многие итальянцы, он сам работал без устали и того же требовал от подчиненных. Меня посадили на самую легкую работу: прорезать петли.
Петли прорезаются специальной машиной; затем та же машина обметывает их по краям. Это было волшебство. Я трогала мех, щупала мех, зарывалась лицом в мех и не могла от него оторваться. Я была в раю.
Работала я быстро и энергично. Коробка с шубами скоро наполнилась до краев. Подошел хозяин, впечатленный скоростью моей работы — он решил проверить качество.
На лице его отразился ужас. Хватая одну шубу за другой, он орал страшным голосом:
— Ты что творишь?! Где ты петли ставишь?! В рукавах, в вороте, на спине… Выметайся отсюда к чертовой матери!
— А деньги? — спросила я робко.
— Какие еще деньги? — рявкнул он. — Знаешь, что ты наделала? Убытку мне принесла на несколько тысяч! Убирайся, пока я тебя не вытолкал!
Только тут я сообразила, что петли на шубе должны располагаться на строго определенных местах.
* * *К работе на полный день я оказалась приспособлена куда лучше, чем к школьным урокам. В школе у меня не было постоянной идентичности, и я вечно вела себя не так, как положено. А придя на новую работу, я получила определенную роль — и дальше лишь следила за тем, чтобы не выходить из нее.
Полностью осознавать все происходящее вокруг мне было нелегко, очень часто я «уплывала». Но для простой и монотонной работы это было не помехой. То, что от меня требовалось, я делала легко и спокойно, и многие даже не замечали, что мыслями я витаю где-то очень далеко.
Я получила место помощника продавца в крупном универмаге. Говорили, что мне очень повезло. Работу свою я любила, но терпеть не могла иметь дело с людьми.
Я словно оказалась в раю — среди стоек и полок с разноцветной одеждой, сияющими туфлями и ботинками, рядами пронумерованных коробок. Все здесь располагалось в строгом порядке. Невероятно — от меня требовалось именно то, что я любила больше всего на свете: расставлять вещи по порядку! Считать и располагать по номерам, группировать по цветам, по размерам, по артикулам. Все группы хранились отдельно друг от друга, и каждая имела особое название… Словом, это был мир категорий и гарантий. Как и сам магазин.
Мне говорили, что такого работника у них еще не бывало. Начальники других отделов просили «одолжить» меня, чтобы навести порядок у себя в подсобках — что я и исполняла в совершенстве и в рекордные сроки. Я была из тех, кто готов вручную, без пылесоса, собрать все пылинки с пола. Стоило хоть чему-то оказаться не на своем месте — я была тут как тут: наведение порядка дарило мне чувство безопасности. И все же мне снова и снова напоминали о «моих проблемах в отношениях с людьми».
Покупатели о чем-то меня спрашивали — а я полностью их игнорировала. Поскольку помогать покупателям было моей основной обязанностью, начальство не могло закрывать на это глаза. А если я все-таки отвечала покупателям — часто делала это с таким отвращением, что они потом жаловались менеджеру на грубую девушку в таком-то отделе.
Иногда покупатель трогал меня за плечо. Я отвечала «подождите» и продолжала навязчиво наводить порядок на полках. Если он настаивал, я резко отвечала: «Вам же сказали подождать!» Люди порой поражались моему высокомерию.
Но я никогда не была высокомерной и грубой намеренно. Просто эти люди непрошенными вторгались в мое личное пространство, трогали меня без разрешения — пусть и всего лишь за плечо. Из эгоизма, из нежелания подождать они отнимали у меня чувство мира и безопасности, которое я, в отличие от них, не могла обрести в «повседневной жизни».
Когда окружающие начали мне объяснять, как воспринимается мое поведение со стороны, я обнаружила, что все поведение имеет два смысла: «их» и «мой». Эти люди «просто старались мне помочь», «просветить» — но никто из них не пытался понять, как я вижу мир. Для них все было просто. Есть правила. Правила надо соблюдать. Если я не соблюдаю правил — то просто потому, что их не знаю, и значит, меня надо научить.
* * *Была и еще одна проблема: моя манера говорить.
Я часто меняла выговор, тембр и манеру речи. Иногда моя речь звучала вполне «литературно», а иногда — так, словно я родилась и выросла на помойке. Иногда я говорила обычным голосом, а иногда — глубоким и грудным, словно подражала Элвису. Однако, когда я была чем-то взволнована, голос мой звучал, словно у Микки-Мауса, которого переехал асфальтовый каток, — не голос, а какой-то писк.
Однажды в магазине потребовалось поставить ценник на какую-то мягкую игрушку. Мне велели подойти к микрофону и спросить ее код и цену. Я страшно разволновалась: мне предстояло говорить в микрофон так, что услышит весь магазин!
Я взглянула на игрушку, которую мне предстояло описать. Это был желтый плюшевый утенок. Как в благовоспитанной своей ипостаси, так и в хулиганской я поступала одинаково: что видела — то и говорила. Так что я взяла микрофон — и объявила на весь магазин, очень громко и очень пискливо:
— Это желтый плюшевый утенок! Скажите мне цену и код!
Послышался громовой хохот. Смеялся, по-моему, весь магазин. А я вернулась на свое рабочее место, недоумевая, чему все смеются: должно быть, что-то забавное произошло, пока меня не было?
Начальница смотрела на меня с ужасом в глазах.
— Что ты сказала?! — воскликнула она так, словно не верила своим ушам.
— Когда? — не поняла я.
— В микрофон, дура! — рявкнула она.
Меня вызвали к начальству.
— Донна, мы нашли для тебя новую работу. Мы уверены, она тебе понравится, — проговорил менеджер. Он сидел за столом, сложив руки, словно в молитве.
