Воспоминания военного контрразведчика - Вдовин Александр Иванович
— Леонид, ну ты же маршал липовый.
Это иногда приводило к казусам: игрок заслушивался россказнями, допускал ошибку, игра у него портилась, над ним беззлобно посмеивались и отстраняли от игры.
Я хочу рассказать яркий эпизод, произошедший в отделении при игре в шахматы. Мой товарищ привез газету из Вологды, в которой был напечатан рассказ полюбившегося в СССР поэта Николая Рубцова. Суть рассказа заключается в том, что в семье деда Н. умер сын, его жена Клава живет в семье родителей мужа. — Я пересказываю рассказ Рубцова. — Рано утром дед обратил внимание на то, что бабка быстро собралась за продуктами в село. Дед взглянул в окно и убедился, что бабка ушла довольно далеко и быстро не вернется, подошел к печке, на которой спала Клава, и нежным голосом спрашивает ее: «Клава, я залезу на печь, ты дашь?» — «Залезай, батя, дам», — отвечает Клава.
Дед в неуверенности лезет на печь, и снова спрашивает: «Клав, честно, дашь?» — Все присутствующие в кабинете, игроки и не играющие в шахматы болельщики притихли. «Лезь, лезь, дед», — отвечает Клава. В кабинете — гробовая тишина. Всем интересно, чем закончится эта история. Интересна она и начальнику отделения Филиппову В.С., а он сидит за шахматной доской, и взялся за фигуру. Я невинным голосом читаю дальше, не успел дед как следует залезть на печь, как получил страшной силы удар ногами Клавы в грудь. От неожиданности и силе удара дед оказался на полу. Сидит дед посередине комнаты на полу, чешет ушибленные места и говорит: «Ведь знал, что дашь, но что дашь, не знал». Гомерический хохот раздается в кабинете.
В это время Филиппов, отвлекшись на слушание рассказа, поставил свою шахматную фигуру под бой и, не стесняясь в выражениях, высказывает претензии рассказчику. Хохот с новой силой разрывается в кабинете. «Ну, Вдовин, смотри, досмеешься», — беззлобно говорит Филиппов.
Анекдоты и шутки рассказывали всякие и разные, были и с непечатной лексикой, их называли резкоконтинентальные.
Шахматы создавали авторитет и в отделе, и в управлении. Все знали шахматный рейтинг игроков. В шахматы хорошо играли Филиппов, Данилов и Вдовин, которые представляли первую доску. Именно к ней приходили болельщики. Здесь разворачивались основные психологические драмы. Давались точные, иногда слишком точные, прямо скажем, нелицеприятные, характеристики игрокам. Здесь создавались микроколлективы, здесь же они распадались, временно низвергались кумиры. Отсюда уходили друзьями или с обидами.
Владимир Петрович Максимов производил на меня странное впечатление. Выше среднего роста, несколько сутуловатый, исключительно настороженный, с выжидательной позицией в разговоре, действиях, оценках событий, людей. Из-за этого общение с ним было затруднительным и для меня нежелательным. На совещаниях или партийных собраниях его не хвалили, но и не ругали. Выступал он на них очень редко и неярко. Его выступления на политических занятиях были без пафоса и эмоций, без какой-либо окраски.
Но отношение к нему резко изменилось после его совета, как преподносить себя собеседнику, коллективу, окружающим. А дело было так. Мы с Золотухиным А.Д. в присутствии Максимова дали критическую оценку одному из зарубежных руководителей государства. Когда Золотухин вышел из кабинета, Максимов обратился ко мне:
— Сан Саныч, ты сейчас рассуждал как капитан, а должен рассуждать солидно, с достоинством, с аргументами и фактами, как подполковник или полковник. Ты — сотрудник Центрального аппарата, ежедневно общаешься с военными разведчиками, это ко многому обязывает. Нельзя говорить резко, нельзя давать оценку главе государства по одному лишь факту.
— Владимир Петрович, я согласен, спасибо.
— О государях несколько книг написал итальянский политический мыслитель Н. Макиавелли. Если не читали, советую почитать, если читали и давно, нужно освежить в памяти содержание книги «Государь», в ней есть интересные оценки деятельности государя и конкретные советы. Ссылки на Макиавелли всегда солидно выглядят. Его книги были настольными у многих глав правительств.
— Владимир Петрович, огромное спасибо, — проникновенно я стал его благодарить. Возможно, моя искренность побудила его продолжить разговор.
— Сан Саныч, я настоятельно советую ознакомиться с трудом русского мыслителя, основателя геохимии, биогеохимии, радиогеологии, ученого с мировым именем Вернадского В.И., который, изучая жизнь саранчи, пришел к интересным научным выводам. Отдельная особь саранчи практически имеет микромозги, ничтожно малое их количество. Когда стая саранчи достигает массы 300 тонн, стая выдвигает вожака, которому как бы передает свои мозги, а вместе с ними свои потребности, и переходит в слепое подчинение вожаку. После этого вожак, если он проникся мыслями и заботами стаи, и вооружившись ее интеллектом, имеет возможность обращаться к ноосфере и получать от нее жизненно важную информацию для стаи: где обилие пищи, где благоприятные места для размножения.
Ученый мир вначале скептически отнесся к этой научной идее, но затем убедился, что все живое на земле, под землей, в воздухе и в воде живет именно по этим законам. Все стаи, стада, кланы, племена, народы, государства живут по этим, а не другим законам. Вожаки, вожди, цари, императоры, президенты, если они живут интересами своего народа, если они составляют одно целое со своим народом, находят великие цели и достигают вместе со своим народом этих целей. Именно они остаются в памяти своего народа великими, гениями, талантами, управленцами, в сегодняшнем научном понимании. Глубок их исторический след, глубока о них и память народная. Обратившись к русской истории, я вспомнил Владимира Мономаха, Ивана Калиту, Ивана Грозного, Петра I, Екатерину II, Сталина. Остальные правители, как вешний поток, с грязью, щепками уплыли в Лету.
Немного поразмыслив, видя мое благодарное выражение лица, подытожил:
— Вот так я советую вести беседы, особенно по острым вопросам.
Некоторое время я находился в растерянности — не ожидал от Владимира Петровича такого мудрого совета, тем более данного наедине. Значит, он испытывает ко мне уважение, наблюдает за мной с благими намерениями.
Борис Иванович Котельников — яркая фигура, с хитрющими глазами, с постоянной улыбкой на лице, приветливый, с беззлобным юмором, подвижный, энергичный, готовый поддержать любую шутку или перевести все в шутку. Умело рассказывал всякие байки. Если вспоминал военный период, то только смешные эпизоды, о тяготах и лишениях никогда не говорил, хотя войну прошел солдатом от начала до конца. Мне нравились его воспоминания о войне. Рассказал он о впечатлениях от залпового огня наших «катюш».
Пошел браво в лесок по нужде, а в нем стояла батарея «катюш», которая с его приходом начала стрельбу по немецким позициям. Впечатления были глубокие, такие, что пришлось обращаться к старшине за сменой нижнего белья. Зато, когда работали в конце войны немецкие «ванюши», уже дикого ужаса не испытывал.
Он часто смеялся над своей хитрющей физиономией. Несколько раз рассказывал один эпизод. После посещения бани с тестем они шли к пивной выпить по сто граммов и кружке пива. Если пиво и водку шел покупать Борис Иванович, то продавщица никогда ему не отпускала водку, ссылаясь на то, что у них в ларьке водку не продают. Тогда к ней шел тесть, с ворчанием на эту лисью морду Бориса Ивановича, с разъяснениями, что продавщица сразу видит в нем или мента, или чекиста.
Котельников был мастером рассказывать анекдоты. Особенно ему удавались анекдоты серии «Армянское радио»:
— Будут ли при коммунизме сажать за анекдоты?
— Слушай, дорогой, не за анекдоты, а за решетку.
Особняком держался Константин Васильевич Ершов, не играл в шахматы, не посещал спортивные соревнования, тренировки. Ершов обслуживал Информацию ГРУ, не до шахмат. В Управление информации стекалась информация со всего мира, из всех зарубежных резидентур ГРУ, и Ершов обязан был получать ее ежедневно в 8.00, оценивать с точки зрения оперативной и политической значимости и докладывать начальнику отдела. Тот, в свою очередь, докладывал начальнику управления и по цепочке куратору 3-го Главного управления Циневу, Андропову, а последний, по необходимости, Л.И. Брежневу.
