Дэвид Стерри - Цыпочка
Старые ублюдки, понятно, имеют личные отношения со Смертью, королевой бала, которая сидит, поджидая их в гостиной. А мы — фонтан юности, который они хотели бы иссушить.
Санни ведет меня в самую красную комнату, которую я когда-либо видел. Стоящий у дальней стены длинный деревянный стол похож на Ноев ковчег для алкогольных напитков. Двое барменов, одетых лишь в хоккейные маски, «кольца удовольствия» на членах и черные кожаные перчатки, молча обслуживают клиентов.
Словно высыпавшись из рога изобилия, стол украшают великолепные античные вазы, наполненные всевозможными наркотиками: экстракт из пейота, волшебные грибочки, экстази и прочие услады для мозга.
Санни дает мне что-то на серебряной ложечке, и шаровая молния взрывается в моей голове, словно он услужливо вставил петарду в мою черепную коробку. Затем — теплое покалывание, словно кто-то или что-то нежно покусывает мои половые органы. Мне хочется вымокнуть в гигантском чане мягкого мороженого и поплыть по реке, ощущая брызги водопада на лице.
* * *Всю эту длинную ночь мы с мамой, пытаемся вытащить щенков из бедняжки Гвинневер. Она дрожит, тужится, плачет и стонет, отчаянно пытаясь разродиться.
Но щенки не появляются.
Моя мама идет вызывать ветеринарную службу, когда Гвинневер падает головой на пол, бездыханная.
Я ложусь рядом с ней, нос к носу, и, когда она смотрит мне в глаза, я вижу, что она сдается. Еще немного — и ее сердце не выдержит.
Впервые за все время мне кажется, что Гвинневер умрет.
* * *На Питере Пэне зеленые туфли с высоким подъемом и на тонкой шпильке, зеленые чулки на поясе с подвязками, зеленые сатиновые перчатки до локтя и зеленое бархатное платье без бретелек, с глубоким вырезом и разрезом до самой талии. Платье ему слишком узко, и жировые складки уродливо нависают над впившейся в тело материей.
В одной руке он держит свечу в виде фаллоса, а другой рукой ведет на поводке маленькую молодую женщину, совершенно голую, только с горящим огоньком на голове.
Санни подскакивает, рассыпаясь в любезностях, и представляет нас друг другу:
— Это Питер Пэн и… фея Динь-Динь.
— Привет, — жестко, как кремень, звучит голос Питера Пэна.
— Привет, — смущенно улыбается большими глазами Динь-Динь. — Я из страны Небыляндии.
— Привет, — говорю я, — а я никогда не вырасту.
Динь-Динь такая голая…
Мистер Пэн что-то шепчет Санни, и они оба громко смеются.
— Мальчик, почему бы тебе не потанцевать с феей? — кивает мне Санни.
После угощения Санни меня мало интересуют старые ублюдки, в крови поднимается адреналин, и мне безумно хочется пойти подиньдиниться под музыку.
Питер Пэн отцепляет ее с поводка, и девушка в костюме Евы с огоньком на блондинистой голове двигается под музыку. Она просто крошка. У нее ноги и руки маленькой девочки и мелкие веснушки. Когда я смотрю на нее, мне кажется, что ей лет двенадцать, а иногда — что все сорок.
Она смотрит на меня большими голубыми детскими глазами, и мы, шаг за шагом, ритмично двигаемся под музыку, колеблясь, выгибаясь и подчиняясь собственной мелодии.
Динь-Динь вцепляется мне в плечо, а я крепко прижимаю ее к груди. В каком-то хищном азарте я вгрызаюсь зубами ей в шею, и Динь-Динь кричит от кровавого удовольствия.
Я высасываю кровь у нее из ранки. Крепко вцепившись мне в волосы, она оттаскивает мою голову от своей шеи, из которой сочится кровь. Войдя во вкус, я рычу и смачно хлопаю ее по заднице. Динь-Динь распаляется все больше и больше; она открывает рот и визжит, запуская мне в спину длинные ногти. Я кричу от боли, но мне нравится это ощущение. Острое наслаждение переполняет меня и… Черт, это лучшие времена из всех, что были в моей жизни.
Мы с Динь-Динь можем уехать далеко-далеко, построить хижину в лесу, выращивать кукурузу и нарожать детей.
Я представляю это так ясно.
* * *Когда мы уже перестаем надеяться, между лап Гвинневер вдруг показывается головка большого белого щенка. Глазки его закрыты, он наполовину снаружи и наполовину в матке. Собака напрягается — и прекрасный белый щенок выскальзывает на одеяло, утопая в крови, пленке и еще бог знает в чем.
Господи, этот щенок просто огромный. Кажется невозможным анатомически, что он мог появиться на свет, а я только что видел, как это случилось.
Гвинневер, гордая новоявленная мама, снова тужится, и один за другим рождаются два маленьких щенка, вполовину меньше первого. Они появляются на свет легко, и Гвинневер начинает счастливо их облизывать, очищая от липкой крови и пленки, покрывающей их. Глядя на этих щеночков, наполненных жизнью, я не нахожу других слов для описания увиденного — это чудо.
* * *Мерцающий свет делает оргию похожей на картину Пикассо. В глаза бросаются вздымающиеся руки, отвисшие груди, налитые кровью глаза, бритые подмышки и ноги, загнутые под немыслимыми углами.
Фея доставляет мне нечеловеческое удовольствие, обвиваясь вокруг меня и совершая языком танцы мамбо при поцелуях.
Осладкаякрошкагосподибожеивсеегоангелы.
Я смотрю вниз на Динь-Динь, которая поднимает глаза на меня в это же самое время; мы словно репетируем это движение много раз и улыбаемся друг другу мечтательными улыбками. Я могу спасти ее от этого ублюдка Питера Пэна. Мы можем начать свой собственный, цыплячий бизнес. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Мы можем заработать хренову тучу денег, а потом уехать на какой-нибудь остров, наделать прекрасных детей и загорать на солнышке.
Хотелось бы знать, как ее зовут.
Зеваки топчутся рядом, словно стараясь не пропустить ничего, становится все жарче. И вдруг Питер Пэн стегает Динь-Динь плеткой, а она прижимается ко мне. Толпа издает дружный вздох. Я закрываю глаза, и восторг, обволакивающий Динь-Динь, проникает и в меня в чувственном стриптизе Мебиуса.
Одним властным движением Санни превратил меня, простого сына английских иммигрантов, в богатого и знаменитого участника новомодной оргии… Хотя бы на один день.
За это я люблю Америку.
* * *Слепые щенки волнуются, валтузятся и пищат на одеяле, а Гвинневер гордо вылизывает их влажным языком.
Мы с мамой беремся за руки, прижимаемся друг к другу головами и восторженно ахаем, когда эти крошечные щеночки шевелятся и толкаются, пытаясь разобраться, какого черта вообще происходит в этом огромном мире.
А потом я замечаю первого, самого большого, щенка. Он не двигается, а Гвинневер не прикасается к нему. Она занята двумя другими малышами и отталкивает их подальше от первого, продолжая нежно их вылизывать.
Моя мама смотрит на меня. Гвинневер кажется очень занятой уходом за двумя живыми щенками и не беспокоится о том, что ее первенец не шевелится. Моя мама кладет неподвижного малыша рядом с собакой, но та снова отталкивает его от себя. А потом возвращается к двум другим щенкам.
О господи. Самый большой щенок мертв.
* * *Динь-Динь осыпает меня сладкими поцелуями, сумасшедшее желание летает между нами, когда мы топчемся вокруг друг друга посреди этого любовного зоопарка в сезон спаривания.
Да, остров где-нибудь в Тихом океане. Мы снимем дом на берегу за пятьдесят центов в день, будем ловить рыбу, кушать манго и валяться на солнышке.
Потом я шлепаю Динь-Динь, и она извивается, стонет и прижимается ко мне, издавая поистине животные вскрики.
Оргия подходит к концу, и мы опять находимся прямо в центре Америки, то есть посредине огромного зала. Все глаза направлены только на нас, и, господи, это так здорово — чувствовать себя одноклеточной амебой.
Питер Пэн многозначительно смотрит на меня тяжелым взглядом, потом хватает Динь-Динь, с силой вырывает ее у меня из рук и ведет прочь.
Фея грустно оглядывается на меня — она не хочет уходить. И я не хочу, чтобы она уходила. Но Динь-Динь исчезает в море выродков, улетая обратно в страну Небыляндию.
* * *Я несу в своей куртке мертвого маленького бульдога, умершего в тот же день, что и родился. Мне надо похоронить его.
На улице смертельно холодно. Я разгребаю снег и кладу малыша на землю. Его глазки закрыты навсегда.
Я пытаюсь копать землю, но она как каменная, словно не хочет открыться и принять этого маленькое мертвое тельце.
Умерший малыш бульдог такого же цвета, как и снег.
В конце концов мне удается выдолбить долотом небольшое углубление в земле и положить белого малыша в черную ямку. После того как я закидал могилку землей и снегом, я посмотрел вверх и попытался помолиться. Но слова не шли с моих губ: казалось, что там, наверху, никого нет.
* * *Я долго смотрю вокруг, прежде чем начинаю различать маски. Вот глава Ку-клукс-клана, которого шлепает мужчина, переодетый в женщину. Трехсотфунтовый бегемот под ручку с Мадам Баттерфляй.
