Нина Алексеева - Одна жизнь — два мира
Кирилл настаивал, требовал вызвать самых, самых лучших врачей. Но я, когда пришла в сознание, помню только одно: они, так же как и местные врачи госпиталя, входили, останавливались у моей кровати, беспомощно глядя на меня, как на прокаженную, как будто боялись ко мне прикоснуться, и уходили. В таком состоянии я была несколько дней. Ни есть, ни пить я не могла. Я ничего не могла проглотить, видно, все мои органы внутри были в таком же состоянии, как и внешние.
Только через неделю опухоль начала спадать, мне стало легче дышать и захотелось пить.
Зашел какой-то, как мне потом объяснили, светило по аллергическим заболеваниям, так как всех остальных уже перепробовали. Так же (теперь я уже начала соображать) постоял у моей постели, с любопытством разглядывая меня — опухоль еще не совсем спала. И ушел, в недоумении пожимая плечами.
Зашла сопровождавшая его монашка и, как сейчас помню, успокоила меня:
— Не волнуйтесь, — сказала она, — никто не знает, что с вами.
Это называется «успокоила». Значит, из всех этих не просто врачей, а врачей-«светил» никто понятия не имел, что же произошло со мной, отчего такая страшная реакция произошла и что за укол я получила. Потом я смутно узнала, что это был антибиотик ойромайссин.
У меня начало шелушиться все тело. Это была страшная мука, я уже не могла больше переносить эту обстановку без содрогания. До сих пор даже жутко вспоминать грязные пыльные простыни, от которых даже внутренности пылали как в огне.
Сестра принесла мне лекарство, я категорически заявила, что не буду принимать:
— Вы дали мне утром, и я обожглась, я отказываюсь принимать это лекарство.
— Никогда еще такого не было здесь, чтобы пациенты отказывались принимать прописанное доктором лекарство, — заявила сестра.
— Так и передайте доктору, и пусть это будет впервые. У меня от первого раза все челюсти стянуло, как будто я обожгла весь рот и все внутренности.
Прибежал доктор:
— Надо принимать, вы должны принимать между едой, растворив это в стакане воды.
— Так вот, доктор, вы объясните, пожалуйста, это тем, кто приносит это лекарство и заставляет пить неразведенным.
Доктор извинился, и я получила стакан воды и рюмку этой отравы.
Уже 10 часов ночи, а шум и грохот кухонный не прекращались. Трудно себе представить более шумное место, чем этот госпиталь.
— На Корейском военном фронте, я уверена, гораздо тише, — заявила только что вернувшаяся после бинго, кажется, где-то чуть ли не в церкви, Стела.
Ветер соревновался с кухонным грохотом… Холодина, почему-то не топят, дождь, сырость забирается прямо под кожу, ветер непрерывно сотрясает окна и двери, как будто в темную бурную ночь на пароходе скрипят и стонут мачты.
Господи, удивлялась я, как отсюда народ живым домой выбирается?
Вот и я решила выбираться отсюда, пока жива. Что будет, то будет. Но я не могла уже больше здесь оставаться. Буду очень аккуратная, буду лечиться, но дома.
Добрый доктор Айболит
Так я из этого ада вернулась домой, тоже приведя в изумление весь персонал. Они, видно, так привыкли, что отсюда, из этого ада, скорее всего всех сопровождают в дом инвалидов или на тот свет, кстати, и церковь внизу в этом здании есть.
Когда я уже потом познакомилась с врачом Леонидом Александровичем Адамовым и рассказала ему, почти поверхностно, что произошло со мной, он только сказал:
— Нина Ивановна, вы проживете сто лет, если ваш организм перенес такое испытание. Вы знаете, вы были одной ногой в могиле, и это я не преувеличиваю, вы были одна из тысячи тысяч.
Он был один из тех многих прекрасных людей, которых я встречала в жизни.
К сожалению, когда я скиталась по так называемым санаториям, мы еще не были знакомы с этой замечательной супружеской парой.
Отец Леонида Александровича был крещеный еврей, и поэтому он рос и воспитывался в России среди высшей в то время православной русской аристократии. Во время Гражданской войны был призван в белую армию и эмигрировал вместе с ней.
Женат Леонид Александрович был на очаровательной женщине — Сицилии Самойловне. Она была зубной врач. Встретились они в Германии, жили в Париже и в начале Второй мировой войны эмигрировали из Франции в Америку. Поэтому они всегда в одинаковой степени справляли православную Пасху с куличами и крашеными яйцами и ритуальные еврейские праздники с мацой и фаршированной рыбой. На одном из таких праздников мы познакомились у них с дирижером Большого театра Юрием Федоровичем Файером, когда встречали в Нью-Йорке вместе еврейский Новый год.
И вот здесь, в Америке, эти два прекрасных врача не могли получить разрешение на врачебную практику. До такой степени тогда были жесткие законы против вторжения в американскую практику иностранных медицинских специалистов.
Сицилия Самойловна, зубной врач, работала нелегально в кабинете Ольги Владимировны Крамер, жены известного художника, картины которого находятся в музее Вашингтона, тоже зубного врача. Ольга Владимировна по возрасту уже не работала, но всегда сидела здесь в приемной на случай появления инспектора.
Мы были в это время знакомы с очень известным хирургом из Киева, доктором Шоу. Он с горечью нам рассказывал, как ему тяжело смотреть, как молодые, неопытные врачи оперируют пациентов: «А у меня руки дрожат, так хочется взять скальпель у них из рук». И этот врач после многочисленных и многолетних испытаний, получив право практики, через месяц умер.
Пусть меня минует чаша сия
Сегодня наконец надо позвонить доктору, я до сих пор малодушно все откладывала. Боялась сделать это раньше, да и какой смысл? Снова ложиться в эти помойные ямы — от одной только мысли об этом можно снова заболеть.
И вне госпиталя, просто в домашних условиях тоже нет никакой возможности лечиться, особенно в наших. В такой тесной, неудобной квартире и вечно без денег. Разве мы можем позволить себе нанять кого-нибудь, чтобы он помог сделать хотя бы ту крайне необходимую работу, которую, я знаю, мне просто вредно делать, и это не роскошь, а жестокая необходимость, если я хочу поправиться. Хорошо бы уехать с ребятками в какую-нибудь местность с сухим, здоровым климатом, дышать чистым горным воздухом, может быть, тогда бы я скорее поправилась. Но это уже в области абсолютно неосуществимой фантазии, а реальность — вот она, неумолимая и суровая.
Итак, снова все анализы готовы — вчера я получила их у врача. Конверт был плохо закрыт, легко можно было открыть, я долго боролась с собой — открыть, не открыть? И наконец решила — открою.
