Анастасия Цветаева - Воспоминания
В беседах мы совсем не касались наших собственных судеб. Иногда он цитировал стихи своей матери, так же как и стихи других поэтов. Я не говорил с ним о ней.
Однажды мы целой компанией ездили на машине, которую один из нас каким-то образом заполучил на воскресенье, в весеннюю степь за великолепными тюльпанами. Помню, там мы впервые услышали, а потом и сами запели знаменитую «Землянку» на слова Суркова: «Бьется в тесной печурке огонь».
О своем быте мы с Муром ничего друг другу не рассказывали, но его комнатка, скромная, но незалатанная одежда, талоны в столовую, где можно было встретить немало известных людей, стоящих с судками за супом и вторым блюдом, в которое всегда входила кормовая свекла, по-раз-ному приготовленная, – все это означало, что кто-то похлопотал за сына Цветаевой.
В Муре всегда чувствовались независимость и присущая этому возрасту энергия самоутверждения.
1.Х.78.
Валентин Берестов».
Приехав в Москву, Мур поселился у своей тетки по отцу -Лили Эфрон, поступил в Литературный институт на вечернее отделение и для заработка – художником-оформителем на завод. Ему было восемнадцать с половиной лет. У Португа-лова сохранилась пьеса Мура, новаторского типа.
1 февраля 1944 года ему исполнилось девятнадцать лет, и его призвали в армию. Письма от него были до лета 1944 года. Затем он смолк. Позже и Аля, его сестра, и я запрашивали Наркомат обороны. Ответ гласил, что Г. С. Эфрон не числится ни в списках раненых, ни в списках убитых, ни в списках пропавших без вести.
И только в 1975 году в № 8 журнала «Неман» появилась статья подполковника С. В. Грибанова, проделавшего большую работу по следам Георгия Эфрона. Она называется «Строка Цветаевой». И статья С. Викентьева (псевдоним Грибанова) в журнале «Родина» (№ 3 за 1975 г.), там и портрет – скорбное лицо девятнадцатилетнего Мура. Выросши, видимо, переосмыслил уход матери. Вспоминал мать…
Подполковник, военный корреспондент, любитель творчества Цветаевой, С. В. Грибанов поднял все сохранившиеся с тех лет документы, пересмотрев огромное количество бумаг, по многу месяцев сидел в военных архивах, нашел людей, в боях знавших Мура. Их отзыв: «В бою – бесстрашен».
Последний его бой был 7 июля 1944 года – о нем он накануне сообщил своей сестре Але: «Завтра – во бой». Больше от него вестей не было. В этом бою, в лесу, гоня фашистов, он был тяжело ранен и «отбыл в медсанбат». Близ этого места есть могила неизвестного солдата. Были ли другие смертные ранения в бою там? Останется ли имя этого солдата
– неизвестным или там встанет имя Георгия – сына Сергея Эфрона и Марины Цветаевой, покажет время.
Спустя полгода, в 1975 году, я получила письмо от Станислава Грибанова.
В этом письме С. Грибанов писал мне, что сын лейтенанта Якова Хозяинова, участвовавшего в том же бою вместе с Сергеем Эфроном, сообщил ему: «…я побывал недавно в деревне Друйка и Видзах, где в начале июля 1944 года вел боевые действия 437-й стрелковый полк… 17, 18, 19 августа мы находились в г. Браславе, и в военкомате были найдены списки о захороненных и картотека отца со всеми данными.
Мне сообщили, что на памятнике в Видзах будет выбита фамилия отца…»
В архиве ЦГАЛИ сестра Мура Аля оставила десятки документов и писем этого многотрудного поиска С. Грибанова. С. В. Грибанов свои сведения о Георгии Эфроне передал Витебскому горвоенкомату сначала в областной военкомат, затем в Браславский районный военкомат. Прошло еще три года. И вдруг из Браслава написали, что место захоронения Георгия Эфрона подтвердилось. И была получена справка от районного военкома, помеченная 13 февраля 1978 года, в которой было написано:
«Уважаемый тов. Грибанов С., по Вашей просьбе высылаю фотографии памятника, установленного на месте захоронения советских воинов и в их числе Г. Эфрона. Имена остальных воинов нам неизвестны».
Вскоре и я получила фотографию: близ деревни Друйка на фоне голых ветвей под снегом стоит обелиск над могилой. На нем надпись:
ЭФРОН Георгий Сергеевич погиб в июле 1944.
Кто захоронен с ним вместе? Может быть, мы еще узнаем эти имена…
…Глаза не отрываются от камня на фотографии. Только сейчас я поверила в его смерть…
Десять лет спустя моей поездки в Елабугу Союз писателей Татреспублики поставил Марине большой гранитный памятник на елабужском кладбище – на месте, отмеченном мною в 1960 году, с надписью: «В этой стороне кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева…» (следовали даты рождения и смерти). Союз писателей Татреспублики, к сожалению, первой строки этой надписи не повторил. А ведь в будущем, может быть, будет уточнено настоящее место могилы Марины – у правой стенки кладбища.
Но к символическому памятнику поэта люди давно уже протоптали тропинку по отлогому холму, идут вверх к высоко
лежащему кладбищу, к надписи на граните: «Марина Цве. таева».
Мне восемьдесят восемь лет, а Марине исполнилось бы осенью этого года девяносто.
