Зиновий Черниловский - Записки командира роты
Не прошло и недели, как на стол мне легли пакет с чем-то тяжелым и медицинское свидетельство об извлечении кохеровского пинцета из брюшины оперируемой. И на свидетельстве этом резолюция Любашевского: "Расследовать и доложить".
Вскрываю конверт. Тяжелый металлический "зажим", весь изъеденный ржавчиной. Догадываюсь, что он и есть герой романа. Из документов узнаю, что девять месяцев перед тем профессор-гинеколог Л., оперируя по поводу внематочной беременности, оставил в брюшине оперируемой кохеровский пинцет. Последующие жалобы прооперированной оставлял без внимания: "Инфильтрат, рассосется". Больная обратилась в железнодорожную клинику... рентген... операция... извлечение кохера... состав преступления.
Сознаться, все это было мне не то чтобы вновь, но и как-то стеснительно. Мы росли в иных условиях, чем нынешняя молодежь. Слово "секс" не слыхивали, связанных с ним проблем не обсуждали. В доме же, моем собственном доме, у моих теток, у бабушки ни о чем подобном в моем присутствии не говорилось. От отца же, не помню по какому поводу, услышал (и сделал правилом жизни) французскую поговорку: "Что происходит между двумя, то вообще не происходит".
Для полной ясности: мне было лет 12, когда попалась мне "Хроника времен Карла IX" (Мериме). Младшему брату, только что приехавшему в Париж из провинции, герцогиня назначает свидание.
Старший брат советует, как водится, и между прочим говорит младшему:
- Больше мяса, больше мяса, помни о чести фамилии.
Ничего не мысля, спрашиваю отца:
- А при чем тут честь фамилии?
Отец, покашливая: "Мясо, как уверяют, придает мужчине больше отваги".
...Звоню в клинику. Трубку берет сам Л. Он уже знает и готов прийти в прокуратуру, чтобы "объясниться и закрыть этот вздор".
Спрашиваю разрешения побывать на операции, подобной той, о которой речь, чтобы составить впечатление.
- Отчего же. Завтра в десять утра. Вас встретят.
Прихожу, знакомлюсь с участниками операции, той, прежней. Женщина-врач, ассистент, старшая сестра, еще кто-то. Приходим в операционную. Стол, длинные скамьи вдоль стены - для студентов Омского медицинского института, где Л. профессорствует. Ввозят оперируемую. Входит Л., он уже "помылся", кивает, становится у стола... и прочее.
Профессор пошучивает: "Сколько ей лет? Молодая. Надо ей сохранить..."
Время движется медленно. Хирургу жарко, ему утирают пот на лбу... но вот он делает какое-то усилие, и на полу, у моих ног оказывается некое подобие футбольного мяча. "В музей", - командует Л. и отходит от стола.
- Кохеры сосчитаны?
- Все пятьдесят.
На следующий день вызываю к себе врача и старшую сестру. Оба они показывают согласно. Кохеров было подано 50, при подсчете оказалось 49. Профессор рассердился: "Недосчитались. В брюшину больше нельзя. Зашивайте". Конечно, не по правилам. Ничего подобного раньше не было...
Сам Л. приходит на допрос с кипой книг на английском, французском и немецком языках. Читает, не утруждая себя вопросом: знаю ли я сам эти языки. Обычная вещь, все авторитеты сходятся на том, что такого рода ошибки неизбежны.
- Но ведь ошибки не было. Вам сказали - 49, а вы с этим не посчитались.
- Ложь!
- Зачем же им лгать? Не вижу повода.
- Человек человеку волк (на латыни, конечно).
- Тогда и мне можно: Пусть погибнет мир, но да здравствует юстиция (тоже на латыни).
- Но так не может рассуждать советский юрист!
- А советский врач?
...По вмешательству (экспертизе) знаменитого Бурденко от привлечения к любой форме ответственности прокуратура отказалась, но Л. все же переехал в другой город: не выдержал остракизма коллег!
Само собой разумеется, что в действующей армии, где врачам приходится особенно трудно и где им достается и по делу и понапрасну, прокуратуре не раз и не два приходилось сталкиваться с тем, что сами врачи называли "сложными ситуациями".
Нередко трагическое и смешное шествовали рядом. Вспоминается мне пожилая женщина-врач. Она по большей части "сидела на аппендицитах". И однажды, вскрыв брюшину и не найдя предмета операции, растерялась и стала звать главного. Тот как увидел, позеленел: "С какого бока режешь, дуреха?"
Все объяснилось. И просто, и невероятно. Госпиталь переехал на новое место, ближе к фронту. Операционный стол оказался поставленным "с другой стороны" и, действуя по привычке... Что было делать?
Зашили, позвонили в прокуратуру. Приезжаю немедленно ибо так просили. Дело-то, оказывается, не простое. С минуты на минуту может начаться непоправимое - перитонит. А у полковника перебои в сердце, может не выдержать.
Спрашиваю: "И это решение вы поручаете мне?"
Молчание. И вспоминается мне Омск. Тут же - в госпитале. Является в прокуратуру молодой человек. Очень взволнован. Жена мучается болями живота, а "скорая" была и помощь не оказала. Жена помирает. Помогите!
Не знаю уж, почему все это подействовало на меня. Звоню на станцию скорой помощи, где меня уже знают по другим случаям.
У телефона замначальника, профессор Абрамович.
"Конечно, если настаиваете, мы съездим еще раз. Но имейте в виду, каждый выезд стоит 14 рублей".
Часа через два: "Не знаю, как благодарить. Внематочная беременность. Еще минут 15-20, и я у вас подследственный".
И, вспомнив это, говорю:
- На войне мы всегда выбираем между жизнью и смертью. Режьте снова. Не судить же ее. На ней и так лица нет.
Сошло.
И совсем иное. Заезжаю по пути из дивизии в медсанбат. Бои жестокие. За Витебск. Раненых масса. Уже с первых шагов чую смертный запах загнивающих ран. Все проходы заняты ждущими спасительной операции. Нахожу начальника. Где врачи?
Один прилег на час: двое суток на ногах. Два других оперируют. Одна больна, другая...
- Другая?
- Поезжайте к начштадиву, там ее и найдете, полагаю.
Еду. Вхожу, едва владея собой. Лежит себе, подложив руку под щечку.
- Чем обязана? У меня заусеницы на пальцах.
- А перчатки на что?
- И в перчатках нельзя при заусеницах. К вашему сведению.
Черт их разберет! Ничего подобного не слышал, не читал.
- Ладно, поеду. Довезете?
Слава богу, не часто возникали ситуации, ставившие все тот же неумолимый вопрос, который тысячелетняя история судейства оставила неразрешимым и нам самим: судить или не судить!
Отменной храбрости капитан, командир армейской разведки, уже в 1943 году осыпанный орденами - что было крайней редкостью, - проспал в милых объятиях более отпущенного ему срока. Разведрота в сборе, все готово для выполнения ответственного задания, а капитан прибегает с опозданием на час, застегиваясь на ходу. Судить? Командующий и тот колеблется.
И в то же время блестящий хирург вынужден обстоятельствами момента сделать срочную операцию своей любовнице, как и он хирургу. Операция ночная, при внезапно упавшем напряжении в сети (и потому в полутемноте), завершается трагически. И тут же грязные слухи: война де кончается, скоро и к жене являться.
