Поль Зюмтор - Вильгельм Завоеватель
В 924 году новая королевская уступка принесла Роллону диоцез Байё вместе с Йемуа, а возможно, и Мэн, который, правда, вскоре ускользнул из рук норманна. Наконец, в 933 году король Рауль в обмен на вассальную присягу пожаловал Вильгельму Длинному Мечу, преемнику Роллона, диоцезы Авранш и Кутанс, где обосновалась другая колония викингов, не имевшая ничего общего с руанской колонией. Вплоть до 1000 года не прекращался приток в Нормандию иммигрантов, позволявший им поддерживать контакты как со Скандинавией, так и с датчанами, обосновавшимися в Англии.
К середине X века в регионе сложились два главных центра норманнского заселения: один в области Ко и регионе между Сеной и Рилем, а другой — в Бессене и Котантене, где сеньоры сохраняли фактическую независимость от герцогской власти. Между этими группами, вероятно, существовали этнические различия: на востоке преобладали выходцы из Норвегии, а на западе — датчане. Тогда как на востоке, вокруг Руана и Фекана, где обычно пребывали герцоги, процесс культурной ассимиляции протекал быстрее, на западе поселенцы дольше сохраняли прочные связи с северной цивилизацией и враждебно смотрели на герцогов, которые, претендуя на господство над всеми норманнами, сами покорились епископам и усвоили французские нравы. Действительно, романизация герцогской династии началась уже в первом поколении. Хотя сам Роллон, формально принявший крещение в 912 году, вплоть до своей смерти в 930 году сохранял верность скандинавским богам, он распорядился крестить своего сына Вильгельма и передал его на воспитание некоему воину Бото, известному как своей отвагой, так и благочестием. Молодой человек, вероятно, даже выучился читать. Наследуя отцу, поставившему его во главе своего народа, он вместе с тем стал и членом семьи христианских государей, будучи супругом Хильдегарды, дочери графа Вермандуа, и свояком графа Пуатье. И все-таки долго еще в Нормандии не забывали скандинавского Тора: хотя христианизация герцогства в основном завершилась к 1000 году, однако еще в начале правления Вильгельма Завоевателя на боевой клич воинов молодого герцога Dieus aïe! («Да поможет нам Бог!») порой отзывалось эхо Thor aïe! («Да поможет нам Тор!»).
Несмотря на различия происхождения, потомки викингов, обосновавшиеся на территории Нормандии, в конце X века уже представляли собой единую социальную группу, представители которой сознавали свое единство. Именно тогда герцог Ричард I пригласил из Сен-Кантена ученого клирика Дудона и поручил ему написать историю своего рода. Труд, над которым Дудон работал в течение двадцати лет, является наиболее древним в посткаролингский период образцом хроники, посвященной правящей династии. Хронисты вплоть до XII века свидетельствуют об упорной вражде между нормандцами и «французами». Последние, как сообщает Вас, наделяли тех такими обидными прозвищами, как bigots (суеверы) и draschiers (пожиратели помоев). От соседей нормандцы отличались многими обычаями; так, свои прямоугольные поля они ограждали насыпью, поверх которой сажали деревья. Их правители практиковали традиционную полигамию, которую духовенство объясняло, с грехом пополам проводя различие между законной супругой и сожительницами more danico, «по датскому обычаю». Однако с их скандинавскими собратьями нормандцев теперь уже разделяли язык и нерасторжимо связанный с ним менталитет. Так, если в течение всего X века знание, по крайней мере пассивное, старого германского наречия, норманнского диалекта, еще поддерживалось во многих родах, то в первой четверти XI века, похоже, испарились даже воспоминания о нем. Если около 940 года Вильгельм Длинный Меч отправил своего сына Ричарда в Байё, дабы тот подучился у одного из вассалов норманнскому диалекту, поскольку владение им тогда еще считалось необходимым для управления страной, то спустя восемьдесят лет единственным языком, на котором говорили в Нормандии, был романский диалект, родственный наречиям Иль-де-Франса и Пикардии.
Энергичный, практичный, проворный, серьезный, но не способный побороть такие свои негативные качества, как необузданность, подозрительность, жадность, обжорство, нормандец в те времена уважал права личности, но чурался дисциплины. Его отвага способна была внушить страх, но при этом бароны умудрялись, несмотря на свою чрезвычайную грубость, прочно привязывать к себе вассалов и крестьян. Непоседливость зачастую мешала нормандцу проявить свои лучшие свойства. При этом бережно хранились семейные традиции. Нормандцы были весьма плодовиты и, если судить по стремительности их экспансии, детская смертность у них держалась на сравнительно низком уровне — это был крепкий и здоровый народ. Хронист из числа нормандцев, отправившихся искать счастья в Италии, рассказывает о Роберте Гвискаре и его товарищах, что «никогда не совершали они акт плотской любви прежде, чем, став на колени, попросят у Бога дать им детей по их сердцу» — фраза, наглядно характеризующая менталитет этих христианизированных викингов, выросших в бедных и многодетных семьях Котантена или Ожа, у которых патриархальные чувства и легкий налет религиозности сочетались с древним инстинктом воинов. Гоффредо Малатерра, познакомившийся с ними в Италии, описывает их как «умный и мстительный народ, не способный устоять перед соблазном добычи, стремящийся к стяжанию и властвованию, но вместе с тем к подражательству и мотовству. Вожди нормандцев любят выказать великодушие, зная, что тем самым приумножат свою славу. Падкий на лесть, этот народ обнаруживает такую склонность к слову, что даже их дети говорят словно искушенные риторы. Упрямый до крайности, он тем не менее подчиняется судебному приговору. Стойко перенося, когда надо, холод, голод и всякую нужду, он страстно предается охоте и верховой езде, любит оружие и украшения». Сноровка и изобретательность нормандцев помогали им легко приспосабливаться. Около 1000 года мало было в Нормандии семей, представители которых не отправились бы отважными наемниками, а то и предводителями отрядов искать счастья в дальних краях. Их успехи поражали воображение обитателей всей Европы.
Усвоение норманнами французских обычаев происходило, таким образом, на специфическом духовном и социальном фоне, характерные особенности которого будут сохраняться вплоть до современной эпохи. Этот феномен раньше всего проявился в сфере политики благодаря энергии и практической сноровке первых герцогов. Результатом явился оригинальный синтез в рамках феодального строя. Вероятно, страна, уступленная Роллону, еще сохраняла остатки разрушенной каролингской административной системы, такие как должности графа и епископа или практика оммажа. Скандинавские поселенцы, закрепившиеся в низовьях Сены, старались устроить свою жизнь по местному образцу, проявляя восприимчивость и гибкость, которыми отличались все скандинавы, создававшие поселения вдали от своей родины в бурную эпоху норманнской экспансии. Они даже сумели извлечь выгоду из собственного положения неопытных подражателей: избегнув долгой и трудной эволюции, которую переживал Запад с V по X век, их предводители восприняли феодальную систему в готовом виде. Что же касается массы рядовых норманнов, то эти крестьяне-воины, прибывшие из Ютландии или области Ско-не, не забывшие своей исконной свободы и равенства, никогда полностью не склонились перед сеньориальным режимом, поэтому в Нормандии так и не утвердился серваж, крепостное состояние. Не было там и четкого различия между фьефом и цензивой, да и оммаж не служил критерием высокого социального положения: случалось, что держатель земли, принеся вассальную присягу, оказывался в положении крестьянина, обязанного платить оброк и даже исполнять барщину, зато его военная служба была не столь обременительна, как у вассалов в других областях Франции, и ему не приходилось заводить полную рыцарскую экипировку. Нормандский крестьянин, более свободный, чем его собратья в других регионах, рассматривал своего сеньора скорее как военного предводителя, нежели земельного собственника.
