Джером Джером - На сцене и за кулисами: Воспоминания бывшего актёра
Очевидно, бедняга окончательно сошел с ума, но в то время, когда я об этом думал, он повернулся ко мне и сказал:
— Вы считаете меня за сумасшедшего? Скажите мне откровенно.
Когда какой-нибудь маньяк поставит вам напрямик вопрос, считаете ли вы его за сумасшедшего, то вы чувствуете себя очень неловко. Но прежде чем я мог придумать, что сказать ему в ответ, он продолжал:
— Часто говорят, что я — сумасшедший, — я сам слышал, что люди так говорят. Но даже если я и в самом деле сумасшедший, то, ведь, нельзя же говорить этого человеку прямо в лицо; но только я не сумасшедший, совсем не сумасшедший. Ведь вы не думаете, что я сумасшедший.
Я был так «озадачен», как сказала бы миссис Броун, что если бы я не имел присутствия духа проглотить наперед порядочное количество виски с водой, то, право, не знаю, что стал бы и делать. Потом я придумал сказать что-то вроде того, что «может быть, он немножко эксцентричен, но…»
— Ну вот, — закричал он в сильном возбуждении, — эксцентричен, это так, а они называют это сумасшествием. Но им не придется долго называть меня сумасшедшим, — подождите немного, и мое имя загремит. Тогда они уже не будут называть меня сумасшедшим. Сумасшедший! Да они сами-то идиоты, потому что считают сумасшедшим такого человека, который никогда не был сумасшедшим. Ха, ха, дружище, вот я их скоро разудивлю! Я покажу им, дуракам, олухам, идиотам, кто из нас сумасшедший. «Гений стоит близко к безумию». Кто это сказал, а? Вот тот, кто сказал это, был гением, а его называют, может быть, сумасшедшим. Они — дураки, все дураки, уверяю вас. Они не умеют отличить сумасшествие от гения, но придет день, когда я им покажу… этот день придет.
По счастью, в портерной, в которой мы с ним сидели, совсем не было посетителей, а иначе он своими безумными речами обратил бы на себя всеобщее внимание, что могло быть очень неприятным. Он не раз делал попытки заставить меня послушать, как талантливо он исполняет роль Ромео, и я мог удержать его от этого только тем, что обещал прийти к нему в этот день вечером и послушать, как он будет репетировать свою роль.
Когда мы собрались уходить, то я сунул руку в карман и хотел заплатить, но, к моему ужасу, Мэт опередил меня и положил деньги на прилавок. Я никак не мог убедить его взять свои деньги назад. Он даже обиделся этим предложением и напомнил мне, что в последний раз угощение ставил я, — это было около трех месяцев тому назад. Он гордился тем, что получает шесть шиллингов в неделю, точно какой-нибудь богач, получающий шестьдесят тысяч фунтов стерлингов в год, и я был принужден уступить ему. Итак, он заплатил восемь пенсов, и мы с ним расстались, уговорившись наперед, что я приду к нему вечером «на квартиру». «Помещение у меня плоховато, — объяснил он мне, — но я уверен, что вы не обратите внимания на неудобства в такой квартире, где живет холостяк. Это помещение мне подходит… в настоящее время».
Провести ночь, слушая, как сумасшедший читает роль Ромео — перспектива не особенно приятная, но у меня не хватило духу обмануть этого беднягу, даже и в том случае, если бы я не дал ему слова, и поэтому, просидев вечер совершенно спокойно — что было для меня необычной роскошью — и посмотрев на других актеров, старавшихся меня позабавить, я отправился разыскивать Мэта по тому адресу, который он мне дал.
Дом, в котором он жил, стоял на узеньком дворе и находился позади Нового Проезда. Парадная дверь стояла отворенной настежь, несмотря на то, что было уже двенадцать часов ночи и на дворе очень холодно. На приступке лежал, свернувшись, ребенок, а в коридоре спала какая-то женщина. Пробираясь ощупью в темноте, я наткнулся на эту женщину. Казалось, она привыкла к тому, чтобы по ней ходили, потому что она безучастно подняла голову и затем сейчас же заснула опять. Мэт сказал мне, что он живет на самом верху, а поэтому я поднимался вверх до тех пор, пока не кончилась лестница; тут я остановился и посмотрел вокруг себя. Увидя свет в одной из комнат, я заглянул в полуотворенную дверь и увидал странного субъекта, одетого в костюм ярких цветов, с длинными, падающими на плечи, волосами, который сидел на краю сломанной кровати. Сначала я не мог понять, что это значит, но скоро сообразил, что это Мэт, вполне загримированный для роли Ромео, и вошел в комнату.
Несколько часов тому назад он показался мне очень странным, страннее, чем когда-либо, но теперь его суровое, загримированное лицо и его большие глаза, которые показались мне еще более дикими, чем прежде, положительно пугали меня. Он протянул мне свою худую белую руку, но не встал с места.
— Извините, что я не встаю, — сказал он; он говорил медленно и слабым голосом. — Я сам не знаю, что со мной делается. Мне кажется, что я буду не в состоянии репетировать роль. Очень жалею, что пригласил вас к себе понапрасну, но вы непременно должны прийти ко мне в другое время.
Я уложил его в постель в том костюме, в каком он был, и покрыл его лежавшим на постели старым тряпьем. Несколько минут он лежал смирно, но потом поднял глаза кверху, посмотрел на меня и сказал:
— Я не забуду вас Л., когда мои дела поправятся. Вы относились ко мне хорошо, когда я был беден, — я не забуду этого, друг мой. Скоро представится мне благоприятный случай… очень скоро, и тогда…
Он не кончил фразы, но начал бормотать про себя разные отрывки из своей роли и скоро заснул. Я вышел потихоньку из комнаты и пошел отыскивать доктора. Наконец мне удалось поймать одного эскулапа, и я пошел вместе с ним на чердак, занимаемый Мэтом. Мэт все еще спал; сделав все, что только я мог и уговорившись насчет его с доктором, я ушел, потому что на следующий день, рано утром, я должен был отправиться в путь.
Я не надеялся больше увидать Мэта, и действительно после этого я уже никогда не видал его. Те люди, которые долгое время живут на шесть шиллингов в неделю, задумав умирать, умирают скоро, и через два дня после того, как я видел сумасшедшего Мэта, ему представился благоприятный случай, которым он и воспользовался.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Квартиры и квартирные хозяйки
На Главной Восточной железной дороге с меня взяли лишнего за корзину, и с тех пор я возненавидел эту спутницу. Бесспорно, весу в ней было больше нормы, но актеры доставляют такой хороший доход железным дорогам, что если их багаж и весит несколько более, чем следует, то обыкновенно на это не обращают внимания. Но Бишопсгэтские злодеи были неумолимы. Напрасно я старался убедить их в том, что корзина «легка, как перышко». Но они поставили-таки на своем, — сунули ее боком на какую-то трясущуюся железную дощечку и клали что-то такое, отчего шест поднимался и опускался; а потом дали мне, неизвестно для чего, лоскуток бумажки, на котором стояло «4 шиллин. 4 пенса»; я объяснил им, что мне этого не нужно, но они всучили мне этот лоскуток, как будто бы я нарочно просил их об этом.
