Ямвлих - О Пифагоровой жизни
(177) Я расскажу о том, что сказал и сделал Пифагор, когда посольство прибыло из Сибариса в Кротон, чтобы потребовать выдачи беглых рабов. Близкие ученики Пифагора были убиты участниками посольства (один был убийца, а другой — сын одного из участников мятежа, позже умершего от болезни). Поскольку сограждане (кротонцы) все еще раздумывали, как поступить, то Пифагор сказал ученикам, что он не хотел бы, чтобы у него были большие разногласия с кротонцами, и как он не одобряет принесение в жертву животных, то так же он считает, что эти люди не имеют права отрывать умоляющих о защите от алтарей. Когда же послы из Сибариса подошли к нему и стали упрекать его, Пифагор сказал убийце, который и выражал это недовольство, что он не будет прорицать ему.[169]Поэтому его обвиняли в том, что он утверждал, будто он — Аполлон. Точно так же и раньше, когда кто-то хотел знать и спросил, почему это так происходит, он ответил вопросом: «Подобает ли Аполлону, когда он дает оракул, объяснять его?»
(178) Другой участник посольства, высмеивая, как ему казалось, рассуждения, в которых Пифагор доказывал возвращение душ, сказал, что даст ему письмо отцу, когда Пифагор соберется отправиться в подземное царство, и попросил его взять ответное письмо, когда тот будет возвращаться от отца. Пифагор сказал ему, что не собирается отправляться в места для нечестивых, где, как он ясно знал, наказывали убийц. Когда послы стали бранить его, он пошел в сопровождении многих людей к морю и совершил омовение. Тогда один из членов совета сказал кротонцам, раскритиковав послов во всех прочих отношениях, что они к тому же потеряли рассудок, оскорбляя Пифагора, о котором ни одно живое существо не осмелилось бы сказать ничего плохого, даже если бы все живые существа говорили на том же языке, что и люди, как это было вначале согласно мифам.
(179) Пифагор нашел и другой способ отвращать людей от несправедливости — посредством веры в суд над душами. Он знал, что то, что об этом говорят, происходит в действительности и что напоминать о нем полезно для страха перед несправедливостью. Он заявлял, что гораздо лучше претерпеть несправедливость, чем убить человека (ибо суд совершается в Аиде), если подумать о душе, ее сущности и первой природе существующих вещей.[170]Желая показать, что в неравных, непропорциональных и неопределенных вещах справедливость определенна, равна и пропорциональна, и желая дать наставление, как ее следует соблюдать, Пифагор сказал, что справедливость подобна той единственной геометрической фигуре, которая обладает бесчисленными вариантами комбинаций фигур, различно расположенных друг относительно друга, с одним и тем же значением квадратного корня[171].
(180) Поскольку справедливость присутствует и в общении с другим человеком, то пифагорейцы, как говорят, передавали такой способ наставления в справедливости. В общении одно уместно, а другое неуместно, и это различие определяется возрастом, достоинством, степенью родства, обязательствами и другими различиями, которые бывают между людьми. Ибо есть род общения, который не кажется неуместным между молодыми людьми, но недопустим по отношению к старшему. В отношении младшего к старшему неуместны гнев, угрозы и дерзость, и младшему при общении со старшим следует остерегаться всякого неуместного поведения такого рода. То же самое можно сказать и о достоинстве.
(181) С человеком, достигшим добронравием истинного достоинства, не является приличной или уместной фамильярность или что-либо другое, о чем только что шла речь. Подобные предписания касались также общения с родителями и благодетелями. Выбор подходящего времени сложен и разнообразен. Ведь одни сердятся и гневаются вовремя, а другие — не вовремя, и так же из тех, кто стремится к чему-либо или желает чего бы то ни было, одним выпадает удачный момент, а другим — неудачный[172]. То же можно сказать обо всех прочих страстях, поступках, настроениях, отношениях, встречах.
(182) Сама же уместность в некоторой степени может быть объектом наставления и ожидания и допускает систематическое изложение, но если говорить прямо и в целом, то ничто из этого к ней не относится. Согласуются с природой уместного и близко сопутствуют ей понятия срока, подобающего, соответствия и всего, что еще можно найти однородного с ними. Пифагорейцы утверждали, что первооснова — один из самых почитаемых принципов во всех вещах, будь то наука, или практика, или род, а также домашнее хозяйство, государство, армия или любые подобные им организации. Но природа первоосновы во всех названных понятиях с трудом поддается рассмотрению и оценке. В науках только незаурядный ум способен, глядя на части работы, понять их начало и составить о нем суждение.
(183) Имеет большое значение и важно для всей работы в целом правильно постичь начало, ибо ничего, говоря прямо, не возникнет из этого разумного, если истинное начало останется непознанным. То же самое касается и начала в другом смысле. Никогда не будет порядка ни в доме, ни в государстве, если они не признают добровольно начальство истинного повелителя и руководящую власть и господство. Власть возникает при желании обеих сторон, равно правителя и подчиненного. Также они говорили, что обучение осуществляется правильно при добровольном желании обеих сторон, учителя и ученика Если один из них будет когда-либо противодействовать, намеченное дело не может быть выполнено надлежащим образом. Итак, Пифагор считал правильным повиновение властителям и послушание учителям. Он убедительно подтвердил это своими делами следующим образом.
(184) Он приехал из Италии на Делос к Ферекиду Сиросскому, который был его учителем, когда тот заболел так называемой вшивой болезнью, чтобы ухаживать за ним и похоронить его. Он оставался при нем вплоть до его кончины и исполнил религиозные обряды в честь покойного наставника. Вот как ревностно он заботился о своем учителе.
(185) Что касается договоров и честного их соблюдения, то Пифагор так хорошо учил этому своих учеников, что рассказывают следующее. Однажды Лисид помолился в храме Геры и, выходя, встретил сиракузянина Эврифама, с которым вместе слушал Пифагора, когда Эврифам входил в храм богини. Эврифам попросил подождать, пока он выйдет после молитвы, и Лисид сел на стоявшее там каменное сиденье.
Но когда Эврифам помолился, он погрузился в глубокое размышление и, забыв о просьбе, вышел через другие двери. Лисид провел неподвижно оставшуюся часть дня, ночь и большую часть следующего дня. Может быть, он оставался бы там и дольше, если бы Эврифам не пришел на следующий день в пифагорейскую школу и не вспомнил о нем, услышав, что товарищи спрашивали, почему его нет. Вернувшись, он застал Лисида в ожидании, как и было условлено, и увел его с собой, объяснив причину своей забывчивости, и добавил: «Кто-то из богов на меня ее наслал, чтобы проверить твою верность договору».
