Элен Фисель - Микеланджело Буонарроти
– Ваше святейшество, я никогда не писал фрески. Я скульптор, и я ничего не понимаю во фресках. Да, я делал работу для зала заседаний во дорце Синьории во Флоренции, но там был всего лишь рисунок. Я не могу.
Но для папы-солдата такого ответа, как «нет», не существовало.
– Я этого хочу, и ты должен повиноваться.
– Ваше святейшество, я знаю, что эта идея не может исходить от вас. Это ловушка, и мне ее подстроили мои враги. Если я откажусь, я навлеку на себя ваш гнев, если соглашусь – я потеряю свою репутацию в мире искусства. Это невозможно! Для такого произведения тот же Рафаэль обладает гораздо большей квалификацией, чем я.
– Ты выдвигаешь вперед Рафаэля? Но он же – твой ученик! Если он способен расписать комнаты для Ватикана99, и не думай уверять меня, что ты, его учитель, не сможешь оказаться на высоте в капелле понтификов.
Довольный этим своим каламбуром100, Юлий II дал Микеланджело поцеловать свой перстень. Это было равносильно протянутой цепи для раба: площадь свода Сикстинской капеллы составляла примерно пятьсот сорок квадратных метров! Упрямцу не оставалось ничего иного, как встать на колени перед тем, кто собирался забрать лучшие годы его жизни.
Рождение новой идеи
Чтобы хоть немного успокоиться, Микеланджело пошел, куда глаза глядят. и ноги сами донесли его до портала Сикстинской капеллы. Машинально он толкнул дверь и вдруг оступился, так как солнце, освещавшее капеллу, ослепило его. Он оперся о колонну, почувствовав дурноту: перед ним открылась перспектива сорокаметровой стены, расписанной фресками Боттичелли, Перуджино, Гирландайо и других великих художников. Двадцатью метрами выше находился свод, украсить который уже должен был он.
Микеланджело с силой потер свой раскалывающийся от боли затылок. Он медленно вышел из капеллы, взгляд его был затуманен, будто у пьяного, но разум вдруг стал ясен, как никогда. Он не шел уже, он бежал:
– Мне срочно нужна аудиенция у его святейшества!
К кому он обращался? Он и сам не знал. Не понял он и того, как оказался перед огромным троном:
– Святейший отец.
Юлий II озадаченно наблюдал за заикавшимся художником – в этот раз Микеланджело опять никак не мог подобрать нужные слова. Ассоциации теснились в его голове, но как было объяснить папе, что Сотворение мира – вот какую историю надо развернуть на потолке капеллы, а вовсе не историю двенадцати апостолов, которую от него требовали? Ведь Святая История – это «цепь», а апостолы – лишь ее звенья! И исходить надо из этого принципа цепи: в мире все идет от его создания!
Легкая улыбка пробежала по суровому лицу папы. Он мог бы прогнать незваного гостя, сурово наказать его, отлучить от церкви, он мог даже вызвать палача.
«Если бы он хотел, он бы это уже давно сделал», – подумал Микеланджело, ища в себе силы произнести хотя бы несколько слов.
– Пусть его святейшество изволит меня простить.
Микеланджело был буквально парализован страхом.
Он попытался собрать воедино все свои мысли, но у него ничего не получилось.
– Я пришел объявить вашему святейшеству.
Его дыхание сбилось. Все смешалось: персонажи (он уже представлял себе их, множество, и все они теснились на этом ужасном потолке), богатое обрамление. Но вот для чего? Для какой картины? Священное пространство – он был готов открыть его.
Вернул его к действительности суровый окрик Юлия II:
– Буонарроти! Буонарроти! Именем двенадцати апостолов, проклятый флорентиец, мы приказываем тебе – начинай наконец говорить!
Юлий был разгневан, как в тот день, когда он приказал избить несчастного епископа. И тогда, совершенно окаменелый от страха, Микеланджело вдруг услышал свои собственные слова:
– Двенадцать апостолов – это совсем не то!
Папа уже давно признал в нем личность своего масштаба. Ему не нужны были дополнительные объяснения. Сама дерзость фразы стоила той бесконечной паузы, которая предшествовала ей.
– Ну, Буонарроти, и что же мы выберем на место апостолов?
– Ваше святейшество, – воскликнул Микеланджело, – я повторю создание мира.
Услышал ли его Юлий II? В любом случае, он ничего не сказал, а лишь привычным жестом протянул ему свой перстень для поцелуя. А Микеланджело, весь багровый от смущения, только тогда осознал, что он позволил себе говорить о Боге с его первым представителем на Земле.
Строительство летучей арки
На создание фрески Микеланджело получил три тысячи дукатов. Не имея никаких иллюзий относительно своих технических способностей в этой области искусства, он включил в контракт пункт, согласно которому помимо его расходов должны были быть выплачены деньги за работу еще и пяти ассистентов.
Джорджо Вазари отмечает:
«Микеланджело был вынужден решиться на то, чтобы обратиться за чужой помощью и, вызвав из Флоренции людей, он решил доказать этим произведением, что писавшие до него должны будут волей-неволей оказаться у него в плену, и показать, кроме того, современным ему художникам, как следует рисовать и писать красками <…> Из Флоренции в Рим приехали его друзья-живописцы, чтобы помочь ему и показать, как они работают фреской, ибо некоторые из них этим уже занимались»101.
По словам историков Блеча и Долинера, Микеланджело «нанимал только флорентийских помощников, которые умели держать язык за зубами. Таким образом, римские шпионы не могли узнать о том, что он на самом деле делал на потолке в Сикстинской капелле»102.
Одним из таких помощников стал его старый товарищ Франческо Граначчи. Остальные тоже посещали вместе с ними мастерскую Гирландайо, за исключением молодого Себастьяно да Сангалло, племянника знаменитого архитектора и инженера Джулиано да Сангалло. В свое время он копировал «Купальщиков» и с тех пор называл себя учеником Микеланджело.
Юлий II попросил своего любимца Браманте сконструировать и как можно быстрее установить в капелле строительные леса, которые простояли бы несколько лет. Архитектор решил подвесить их к своду при помощи огромных скоб, связанных между собой веревками.
Микеланджело сначала промолчал. Он позволил своему ненавистному врагу практически закончить конструкцию, а спустя несколько дней вошел в Сикстинскую капеллу и со смехом сказал:
– Вы представляете, какие дырки будут в моей фреске, когда снимут леса? И как я их буду потом их заделывать?
Рабочие начали громко хохотать, ведь их строгий начальник Браманте проявил полнейшую некомпетентность, и теперь его публично ткнули в это носом.
После этого Микеланджело обратился к папе, заявив, что нужно убрать бессмысленную «кучу дерева» Браманте и построить своего рода мост, закрепленный на уровне карниза. Он добавил, что мог бы соорудить все сам и менее чем за месяц.
