Фернан Мейссонье - Речи палача
Кофе, стаканчик рома
Чашка кофе — это обычай. Это не обязательно. Также и глоток рома, стакан рома. Никто не обязан приносить ром. Но ром всегда был, ром и сигарета для осужденного. Могут предложить и другой дижестив, если можно так сказать… Кофе, стакан рома или сигарету — все это предлагаем мы или начальник охраны, потому что в последние минуты эти несчастные думают о другом. Им дают сигарету, которую мы сами зажигаем. Можно также дать им стакан рома, но обычно они не пили ром. Никакого алкоголя. Мусульмане пьют кофе. Да, от кофе они не отказывались. Стало быть, они пьют кофе и выкуривают одну или две сигареты. И потом бывают случаи, довольно редкие, когда осужденный ест. Помню одного осужденного, который был чертовски голоден, он съел полный котелок фасоли с бараниной. Невероятно! Но это довольно редко.
В католической религии говорится, что вино — это кровь Бога. Но я не люблю вина. Сам я не пью и не курю. Скажем так, я бы хотел прожить долго, если возможно. Я никогда не пил алкоголя. Я думаю, что это из-за бара, принадлежавшего отцу. Мы поставляли жителям вино. И по четвергам я разливал вино: сто литров вина разлить по бутылкам. И трубку надо было защемить вот так… этот запах вина… я этого не любил. Я не переношу запах вина. После этого я мылся с мылом, я мылся… Да, видеть вот так вино — меня раздражает. Буль-буль-буль-буль… До такой степени, что в конце концов, если за столом кто-то роняет каплю вина в мою тарелку, я больше не ем! Совсем маленьким, в десять лет, я больше не ел. Приходилось менять мне тарелку. Вино, фу… Смотрите, вы мне даете три бутылки воды. Если на одной бутылке пробка от вина, я попробую воду и скажу: А! здесь пробка, на которой было вино! Я это чувствую. А о пиве вообще речи нет. Я не люблю пиво, я не люблю запах. Или уж немного пива и много лимонада. Я не из тех, кто ходит по барам, мне это ничего не даст — обсуждать с пьяницами политику! Я страдал, слыша в барах глупости. В барах не учишься, там можно только глупости и услышать.
Ну так вот, о роме… Я не пил ни вина, ни другого алкоголя. Но когда идешь в тюрьму… Было холодно. «Может, выпьете капельку?» Только капельку. А потом я привык. Привык пить немного рома на каждой казни. Ром — это обычай. Бутылка была не для осужденного, а для охраны. Да, осужденный не получал даже стакана вина — потому что в основном это были мусульмане, — а охрана выпивала всю бутылку. Да кроме того, за ром платит директор тюрьмы. Это не входит в расходы бригады экзекуторов. Мы не приносим ни рома, ни чего-либо еще. Все за счет тюрьмы.
Помню слова одного осужденного, которому не дали кофе. Это была двойная казнь, каких было довольно много в ходе «событий». Как я уже сказал, мусульмане пьют кофе. Так вот. Осужденный сидел на табурете для туалета. Я уже связал ему щиколотки и руки за спиной. Я уже собирался связать ему локти, когда он спросил про кофе. Он сказал охраннику: «Я бы хотел кофе!» И тут начальник охраны говорит моему отцу: «Господин Мейссонье, ох-хо-хо… моя жена должна была сделать кофе, а потом забыла!» А значит, нет кофе. Мы бы должны были ждать, пока сделают кофе, отложить на некоторое время казнь. Мой отец сказал охраннику: «Послушай, он уже связан, нельзя заставлять его ждать четверть часа в таком виде». Особенно ввиду того, что второй приговоренный сидел на своем табурете и стучал зубами, дрожа как лист. Было бы бесчеловечно длить эти мучения. Мой отец сказал им: «Кофе вам скоро дадут». И тогда мы повели первого приговоренного — того, что попросил кофе — он выходит из канцелярии, окруженный двумя помощниками, которые ведут его к гильотине. Я быстро проскальзываю на свое место. Отец, который шел перед осужденным и двумя помощниками, сказал ему: «Осторожно, ступенька!» Это чтобы он не видел гильотины, которая была меньше чем в пяти метрах. Этот парень поднимает голову, видит гильотину. Он отскакивает и бросает моему отцу, который стоял слева: Ма kach! Он сказал ему по арабски: «А, подлец! вот что ты предлагаешь мне с утра вместо кофе?» Скамья переворачивается. Лезвие падает.
Пока я кладу голову осужденного в корзину и поднимаю лезвие, два помощника идут за вторым осужденным, который почти в обмороке. Они его почти несут. Он опрокинут, щелкает ошейник. Я говорю отцу: «Давай!», лезвие падает. Все кончено. Я думаю, это была одна из самых быстрых казней, меньше минуты на двух осужденных. Так вот, когда я думаю об этом, как тот парень, перед лицом смерти, такой спокойный, берет и говорит: «Подлец, это такой кофе ты мне предлагаешь?» Нужно иметь железные нервы! Нужно быть смелым! Нужно владеть ситуацией. Я сказал отцу, что мы могли бы подождать десять-пятнадцать минут, чтобы те выпили свой кофе. Он мне ответил: «Не будем жестоки. Если бы надо было казнить только первого, ОК. Но заставлять ждать еще пятнадцать минут другого несчастного, который дрожал как лист, я не согласен». В итоге начальник охраны принес нам кофе через двадцать минут. Мы уже разобрали гильотину. Кофе выпили мы с охраной.
Я видел один фильм, в котором Ален Делон играет роль приговоренного к смерти. За несколько метров до гильотины он оборачивается и смотрит назад, на Жана Габена (который играет роль воспитателя пенитенциарного заведения).
Может быть, это сделано, чтобы придать фильму больше эмоций, но реальность совсем другая. Я никогда не видел, чтобы осужденный в нескольких метрах от гильотины смотрел назад. Совсем наоборот.
Отношения между экзекутором и осужденным
Все хотят жить. Я, например, хочу жить. Все боятся смерти. Вначале, видя приговоренного к смерти, говоришь себе, что это невозможно. Тебе его скорее жалко. А потом говоришь себе, что он ведь убил. Когда я стоял перед приговоренным, я думал обычно о его жертвах. Я знал, что он сделал. Когда я видел осужденного, я пытался понять по его лицу, уловить его мысли в его глазах. Я пытался прочесть его последние мысли на земле. Ведь через пятнадцать-двадцать секунд он умрет. Только в таком чрезвычайном случае, как казнь, можно себе это представить. Иначе такого не бывает. Никто не может с уверенностью сказать, что какого-то человека не будет в живых через минуту. Даже врач, видящий больного или раненого в коме… А тем более кого-то, полного жизни, полного сил…
Помню, я все время пристально смотрел на приговоренного, я не отводил от него глаз. Правду говорят, что глаза — это зеркало души. Действительно, во взгляде можно иногда угадать мысли человека. В человеке живут прежде всего глаза. Только по глазам можно сказать, что этот вот совершил столько преступлений, что он мог это видеть. Так что я пытался представить себе, оценить. И потом я следил, пытался понять, нет ли у него намерения меня укусить. Я пытался увидеть в их глазах их последние мысли за несколько секунд до смерти. Все-таки любопытно себе представить: вот этот парень через мгновение будет мертв. А я буду жив. Есть ли жизнь после смерти? Я всегда буду сомневаться. А он через миг узнает. Он будет в этом уверен.
